2020-3-21 22:31 |
Веста Спиваковская – писательница, колумнист, общественный деятель, а также мать, которую десять лет назад разлучили с дочерью.
15марта в Лондоне прошла презентация ее книги о семейном киднеппинге «Громче, чем тишина».
Мы поговорили с Вестой о самых актуальных вопросах, которые возникают у родителей, столкнувшихся с отчуждением ребенка.
– Можно вкратце рассказать самое начало вашей истории? Вы вышли замуж за любимого и любящего человека и в какой момент что-то пошло не так? Можно ли вообще вовремя заметить этот момент, когда еще реально что-то сделать, чтобы не случилось трагедии?
– Хочется, конечно, всегда начинать историю с того, как все прекрасно начиналось, и мы были влюблены в друг друга, молодые-красивые-здоровые, и ничто не предвещало беды. Но сейчас, с высоты своих тридцати шести лет, я вижу ситуацию совершенно иначе.
Тогда свою роль сыграли и возраст, в котором я встретила будущего мужа (мне было двадцать один), и обстоятельства, при которых мы познакомились. Прошел всего год, как погибла моя мама, это был несчастный случай.
И вот вся моя семья: папа, брат, бабушки, дедушки, тети, кузены – вся вот эта семья без мамы в один момент перестает быть семьей, все становятся разрозненными. Я переживаю это время в окружении своих подруг-соседок по квартире.
И тогда я встречаю Романа Проценко, который тоже молодой, красивый, перспективный, строит карьеру в каких-то государственных корпорациях нефтегазового сектора. Он окружает меня заботой, а я настолько отвыкла от заботы, для меня это было как возвращение в материнское лоно. Естественно я утрирую, но это очень подкупало. И я перепутала с любовью какую-то нашу детскую слепую компенсирующую тягу помочь друг другу, которая часто бывает у подростков, да и взрослых людей, впрочем.
На самом деле это не является любовью (хотя люди могут это так называть), это скорее множество различных форм созависимости или компенсации, то есть восполнения чего-то недостающего в своей жизни с помощью другого человека, его присутствия в твоей жизни.
Конечно, в том возрасте и той ситуации я не задумывалась об этом, более того, присутствовало социальное давление, которое до сих пор довольно сильно, по крайней мере в России.
Даже в моей собственной высокообразованной семье, где все женщины были самостоятельными и состоявшимися в профессиональном плане – бабушки, мама, тетя были педагогами, директорами школ, тем не менее, когда у меня появился потенциальный жених, они сразу начали воспринимать меня в более высоком статусе.
Эти факторы существенно воздействовали на то, что я убедила саму себя, что мне надо выйти замуж за этого человека. Сейчас я понимаю, что в возрасте до тридцати лет очень сложно создать семью, которая была бы здоровой, а не дисфункциональной и не площадкой для отыгрывания своих детских травм.
Это одна из причин, почему практически невозможно вовремя заметить момент, когда что-то пошло не так.
Согласно исследованиям, алиенатор (человек, который разлучает второго родителя с ребенком) часто обладает нарциссическим, пограничным или психопатическим расстройством, плюс у него самого присутствует травматический опыт, который привел к некому расщеплению личности.
Это проявляется в том, что в отличие от здорового человека, который способен сохранять баланс в стрессовых ситуациях, выдерживать конфронтацию, находить компромиссы, для алиенатора такая ситуация, как, например, развод, невыносима. Она активирует эту его глубинную травму, и его мир буквально разрушается. В этот период ему необходимо за что-то ухватиться, сохранить опору и чувство контроля над ситуацией, и этой «соломинкой в шторме» становится ребенок.
Предугадать отчуждение ребенка бывает очень сложно, потому что до развода этот родитель особо и не интересовался ребенком, не проявлял энтузиазма в воспитании. И вдруг ребенок становится единственным островком стабильности и контроля. Из одних созависимых отношений с партнером алиенатор переходит в другие – уже с ребенком.
– Насильное разлучение с ребенком – самый страшный кошмар, который может себе представить любая мать. Лично меня парализует от одной мысли об этом. Как вам удалось не опустить руки, не задохнуться в собственном отчаянии?
– Первые четыре года, даже, может быть, и больше, я использовала весь свой внутренний потенциал, ресурс, данный мне от природы, здоровье, мотивацию на борьбу за право быть матерью. Вставала по ночам, писала письма в инстанции, встречалась с людьми, ходила в передачи и ток-шоу к Малахову, писала президенту, ездила на суды, общалась с адвокатами, потом с другими адвокатами, третьими, пятыми адвокатами, перепроверяла информацию в попытках найти хоть какую-то лазейку, как зацепиться хоть за какую-то юридическую возможность.
Оказавшись после развода в финансовой блокаде, я пыталась совмещать это с работой, а потом начала возглавлять общественную организацию. В попытках решить эту проблему уже не как частное лицо, а как организация, продолжала писать петиции, ходить на партийные заседания. Я участвовала в обсуждении программ различных политических партий, предлагала добавить поправки, связанные с похищением ребенка одним из родителей. В общем, делала все возможное. Однако ребенка я по-прежнему не видела, и поэтому были периоды отчаяния.
После четырех лет войны я начала понимать, что эта война направлена на уничтожение. И если она меня убьет, я точно не смогу помочь своей дочери. Я начала по кусочкам себя собирать, идти по пути осознания, проработки травмы, принятия ситуации и выхода из состояния жертвы. Этому пути посвящена вторая книга «Поцелуй кита», над которой я сейчас работаю.
– Где может найти поддержку родитель, которого разлучили с ребенком?
– Прежде всего в группах поддержки среди таких же родителей, поскольку только тот, кто сам прошел через отчуждение, сможет понять человека в такой же ситуации.
К сожалению, с феноменом отчуждения родителя до сих пор незнакомо подавляющее большинство специалистов в России по психическому здоровью. Поэтому можно обратиться за терапией к специалисту, работающему с ПТСР, и дать ему время погуглить «Синдром отчуждения родителя».
– В случае, если похищение (отчуждение) уже совершено, какие вы порекомендовали бы сделать самые первые шаги?
– Каждая ситуация очень индивидуальная, все-таки мы имеем дело с разводом, а это одно из самых травматических событий в жизни человека. Развод ставит перед нами большое количество вопросов, и надо быть готовым к этому. Если уже произошло отчуждение, то, во-первых, надо быть вооруженным информацией, прочитать все про отчуждение родителя, во-вторых, максимально постараться не идти на поводу у людей, которые советуют оставить ребенка в покое и не дергать, – дескать, «там сейчас ребенок немножко в себя придет и потом к тебе сам вернется». Нет, такого допускать нельзя, ребенок не только не придет в себя, а вообще замкнется и станет совершенно другим человеком. Над ним будет проведена индоктринация – «промывка мозгов», которая нанесет детской психике серьезную и, возможно, непоправимую психическую травму.
По возможности надо максимально не допустить, чтобы ребенок оставался в заложниках токсичного родителя без возможности общаться со вторым родителем и частью его семьи. Также важно, чтобы, являясь вторым родителем, родителем-мишенью, вы максимально сохраняли свою целостность и не допускали расщепления, обижаясь на отказ ребенка общаться с вами. Это очень сложно, потому что к моменту развода уровень токсичности отношений настолько высок, что родитель, у которого забрали ребенка, уже погребен под чувством вины, стыда и возложенной на него алиенатором ответственности за неудачный брак.
Важно обратиться к терапевту и начать прорабатывать свою травму, не допуская ее развития. Я совершила ошибку, игнорируя травму, довела себя до нарушений сна, заработала и вегетососудистую дистонию, выпадение волос. Нервную систему крайне важно поддерживать.
Физическое, психическое, эмоциональное здоровье и выход из позиции жертвы – это главное.
– Случалось ли вам сталкиваться с негативом, агрессией и виктимблеймингом со стороны незнакомых людей, например, в интернете?
– Виктимблейминг, к сожалению, является очень распространенной реакцией в такой ситуациеи. Самый первый вопрос, который слышит отчужденный родитель: «Что же такое вы ему сделали, что он забрал ребенка?» Когда дети уже настроены против вас и сами – хотя этот голос не их, а вложенный им в голову, они начинают говорить: «Я не хочу увидеть папу» или «Я не хочу видеть маму», то те, кто слышит это, не зная о синдроме отчуждения родителя, начинают обвинять отчужденного родителя. Поэтому чувство вины и самоосуждения – два верных спутника родителя-мишени, и в этом есть умысел алиенатора, который старается отвлечь внимание от истинной проблемы созданием ложных обвинений.
Конечно, это усугубляет и без того тяжелую ситуацию, поэтому так важно сохранять трезвость, здравый смысл и понимать, что всеобщее помешательство не делает из вас плохого родителя.
Также необходимо контактировать с теми людьми, которые были свидетелями вашего родительства, – со школами, кружками, секциями, нянями, соседями – то есть всеми, кто вас видел и наблюдал ваши отношения с ребенком и мог бы дать свидетельские показания или письменные заключения. Важно понимать, что бумаги теперь ваша новая валюта. Суд – это война бумажек, и когда алиенатор пытается очернить вас, вы должны доказать обратное и настаивать на том, что являетесь прекрасным родителем и ваш ребенок нуждается в отношениях с вами. В суде нужно настаивать на психологической экспертизе с привлечением специалиста, знакомого с синдромом отчуждения родителя, поскольку только такие специалисты могут распознать данную динамику.
– «Громче, чем тишина» – это манифест сильной женщины, который, несомненно, может стать опорой для многих, столкнувшихся с подобной ситуацией в жизни.
– Документирование «треснувшей» реальности в какой-то момент было для меня способом не сойти с ума, поэтому я начала писать. Травма отчуждения заседает очень глубоко, и если заканчиваются слова и прекращается вербальная артикуляция этой травмы, то она застревает на неосознанном уровне на всю жизнь.
Когда мы ее проговариваем, снова проживая, и пытаемся дать своим чувствам название, то мы из себя ее извлекаем, разделяемся с ней. С помощью слов мы выводим ее из неосознанной части в режим осознавания, таким образом помогая себе проработать эту травму.
Книга стала для меня важным элементом терапии, хотя в первую очередь, конечно, она предназначалась для моей дочери. Потому что я бы очень не хотела, чтобы все, что было мной пройдено, осталось незамеченным, и я хотела, чтобы она знала правду о том, что с нами произошло.
Проблема отчуждения является тихой эпидемией, незаметной большинству. Она затрагивает совершенно разные семьи и касается каждого родителя, сопровождая кризис института семьи.
Поэтому донесение информации об этой коварной форме семейного насилия является чрезвычайно важной миссией, которую я нахожу более действенной и эффективной, чем все годы, потраченные на бессмысленные юридические тяжбы.
На сегодняшний день книга «Громче, чем тишина» издана на русском и украинском языках, а в конце 2020 года выйдет перевод и на английский язык.
Видеотрансляция презентации книги в Лондоне доступна на фейсбук-странице «Громче, чем тишина».
Беседовала Надежда Шишканюк
источник »
|