фото показано с : theuk.one

Проведшая несколько тяжелейших месяцев в тюрьме США и вернувшаяся на Родину россиянка Мария Бутина дала интервью Федеральному агентству новостей. Бутина рассказала, как встречала прошлый Новый год в американской тюрьме, как в одиночке спасалась занятиями спортом, как шло психологическое восстановление после заключения, чему она теперь намерена посвятить свою жизнь, и как ей помогла Мария Захарова. Новый год в тюрьме и дома — Мария, этот Новый год вы встретили с семьей, и мы вас с этим поздравляем. Можете сравнить эту встречу Нового года с предыдущей? — Ну, во-первых, хочу поздравить всех с Новым годом и пожелать только всего самого хорошего в наступившем году. А для меня вспоминать и сравнивать прошлый год очень тяжело. В прошлом году мое празднование этого очень важного для каждого россиянина события происходило совершенно иначе… В то время я была в одиночной камере, одна, в холодном бетонном мешке с железной дверью. Это одиночество было особенно болезненно, потому что Новый год — семейный праздник, а у меня не было возможности даже поговорить с родными. Я помню, как в новогоднюю ночь, не сомкнув глаз от холода в камере Александрийской тюрьмы, я лежала, отсчитывая минуты до наступления 2019 года. В полночь обрывисто взвыла сирена, объявили: «Happy New Year», и на этом все закончилось. Тогда я дала себе обещание: когда выйду, каждый Новый год буду находить возможность встречать вместе с семьей. В этом году я выполнила свое обещание: прилетела домой из Москвы 31 декабря, и этот новогодний сочельник без преувеличения стал самым волшебным в моей жизни. Вся семья была в сборе за новогодним столом, в гости даже пришли Дедушка Мороз и Снегурочка (соседи, конечно). Я попросила родителей поставить мне «Иронию судьбы, или С легким паром», и это был первый раз, когда я посмотрела этот фильм внимательно — от начала до конца. И, конечно, атмосфера тепла и любви родительского дома — это невероятный контраст с прошлым годом, с одиночеством, с холодными стенами и тоскливым непониманием того, что тебя ждет в жизни, и увидишь ли ты свою семью еще когда-нибудь… — Загадывали желание год назад в тюрьме? — Мое единственное желание в прошлый Новый год в камере было — сил и здоровья моей семье. Им досталось больше, чем мне. Неизвестность и невозможность помочь любимому человеку — самое страшное. Конечно, мне очень хотелось скорее оказаться со своими близкими. В этом году мне нечего желать, я сказала об этом в своем видеообращении в социальных сетях. Я — дома, в кругу семьи. Скажу по секрету: я всю свою жизнь загадывала на день рождения и в Новый год под бой курантов только одно — чтобы у моей семьи все было хорошо, все были здоровы и счастливы. Себе я никогда ничего не просила. И, надеюсь, так все и будет. Жить и становиться сильнее — Вы уже эмоционально восстановились после заключения? — Мне очень помогает поддержка родных и близких, друзей и — в моем случае — поддержка каждого россиянина. К моей истории было привлечено огромное внимание СМИ, общественных организаций, граждан, государственных структур. В тюрьме я об этом знала совсем немного, меня максимально изолировали от информации, да еще накручивали мое состояние: говорили, будто дома меня ждет «кровавая расправа», будто я там никому не нужна. Сейчас я ощущаю внимание, поддержку, любовь. Близкие люди очень трепетно и бережно ко мне относятся. Есть остаточные явления после тюремного заключения, с ними предстоит жить. Но, как говорит мой друг: «Все, что ни случается — к лучшему, если мы растем». Ну, было и было, надо теперь как-то жить дальше и становиться сильнее. — Вам пришлось работать с психологом после возвращения? — Знаете, мой лучший психолог — бабушка, а также мама и сестра. Я просто увеличила частоту своего общения с ними, и мне это помогает. Я ни в коем случае не отрицаю пользу психотерапии, но, надеюсь, обойдемся своими силами. Есть еще один человек, который сыграл большую роль в возвращении меня к жизни, — это [официальный представитель МИД РФ] Мария Захарова. Я этой историей никогда не делилась, но в Рождество хотелось бы ее рассказать. День, когда меня депортировали, был одним из самых страшных: я до последнего не знала, сочинит ли американская сторона что-то еще в отношении меня. Никакой информации не было, меня держали сперва в одном подвале, потом в другом, все это сопровождалось психологическим давлением. В конце концов меня посадили в машину и повезли в аэропорт прямо к самолету. Тогда я впервые подумала, что все-таки меня депортируют, и я окажусь дома — хотя до конца в это не могла поверить. Помню, когда увидела российский триколор на выглядывающем из-за поворота хвосте самолете «Аэрофлота», вспомнила, что есть рейс в Москву из Майами, и это может быть мой обратный маршрут. Понимаю: вот этот день, свобода близко. Знаете, весь предыдущий период я почти не плакала, но тут эмоции взяли верх над рассудком, и я почти расклеилась. Меня буквально трясло, когда меня втолкнули в салон — сотрудники службы депортации США боялись даже переступить порог нашего самолета. Практически сразу меня заметили и обступили наши журналисты. Я всем отказывала в общении — не была готова разговаривать. Тут подходит один из корреспондентов и протягивает мне телефон со словами: «Вам надо пообщаться с Марией Захаровой». Я сначала отказалась, доверие к людям после всего, что со мной произошло, у меня сильно пошатнулось, но в итоге он меня убедил. Я не забуду ее голос, потому что он вернул меня к жизни в тот момент: сильный, волевой, энергичный, но в то же время теплый и любящий. Она мне сказала: «Мария, на вас смотрит вся страна, соберитесь, мы вас так ждали». Ощущение, что меня действительно ждут, по-настоящему пришло только через ее слова. Я почувствовала свою ответственность за то, как пройдет встреча в аэропорту — а ведь я даже не предполагала, что меня будет встречать столько людей. Совсем недавно из интервью Марии Владимировны я узнала, что в тот день она была со своим больным ребенком, и в этой тяжелой личной ситуации она нашла в себе силы, мощный энергетический заряд, чтобы передать мне. Она для меня — образец настоящей сильной русской женщины! Все последующие дни общения с журналистами я продержалась на ее посыле, на ее словах, что нужно собраться и быть сильной. — Захарова, кстати, назвала ваше возвращение в Россию одним из самых радостных итогов ушедшего 2019 года. — Да, и одновременно назвала мою историю одним из самых трагичных моментов года. Для меня это тоже был период надежд и разочарований: сначала тебе обещают, что скоро отпустят, а потом дают дополнительный срок и одиночное заключение. Я побывала в одиночных камерах во всех тюрьмах от Александрии до Оклахомы, всего 117 дней. Казалось бы, зачем? Видимо, это месть за то, что я не согласилась поменять гражданство, наврать по поводу участия России в выборах. С моей помощью можно было бы раздуть неплохой скандал, но ничего не получилось, поэтому пришлось хоть чем-то мстить. За эту упертость я, думаю, и получила дополнительный срок после оглашения приговора. К счастью, небольшой — к моей ситуации, благодаря усилиям российской стороны, было привлечено слишком много внимания на международном уровне, так что «вкатать» срок больше совсем без доказательств выглядело бы для США слишком гнило. Пришлось меня выбросить из страны с пожизненным запретом возвращения на американскую землю. — Вы замечали изменение отношения к себе в зависимости от того, как шло дело? — Да, особенно во время последней встречи с ФБР. Обычно мы общались пару раз в неделю — около шести месяцев, было 52 часа допросов в присутствии целого консилиума — от агентов ФБР до сотрудников прокуратуры и прочих организаций. Все это время шла обработка — иногда жестче, иногда, наоборот, мягче — в стиле «добрый — злой полицейский». Но на последней встрече допрос был еще больше с пристрастием — один из прокуроров, хитро прищурив глаз, давил на меня, что, мол, «вы нам лжете, не договариваете. Но мы-то вас выведем на чистую воду». Я не соглашалась на их условия, вот мне и дали дополнительный срок по какой-то бредовой формулировке об иностранном агенте. Спорт как спасение — Еще во время заключения мы узнали, что вы активно занимаетесь спортом в тюрьме — это помогало? — Да, из всего времени, проведенного в тюрьме, я занималась шесть дней неделю, по полтора часа минимум. Это приобретало особую актуальность во время содержания в одиночной камере — там было невероятно холодно, отсутствовала горячая вода, и было только тоненькое одеяло и матрас. Из движения — три шага в ширину, четыре — в длину. Единственный способ согреться и не заболеть — упражнения. Так я вспомнила все из своего спортивного прошлого — упражнения, которые можно делать на месте и без инвентаря: в ход пошло все — от начальной военной подготовки до танцев. Я составила себе программу тренировок, записала ее на клочке бумаги и планомерно увеличивала нагрузку. Спорт — великое дело. Он, во-первых, уравновешивает эмоциональное состояние. Во-вторых, укрепляет здоровье. В американских тюрьмах медицинскую помощь вам не оказывают: если вы заболели — это ваши проблемы. Очень важно не болеть, а сделать это можно, только поддерживая на уровне естественные силы своего организма, свой иммунитет. В камере, как я уже упоминала выше, было очень холодно. В одиночке у тебя есть только бетонные пол и стены, железный унитаз, и единственный способ согреться — приседания, отжимания, бег на месте и другие упражнения. Когда меня перевели во Флориду, я смогла выходить на пробежки на стадионе. Хотя там было 50 градусов жары, я все равно пробегала свои 5—8 км в день. Я в системе бегаю уже лет семь. Признаюсь, таких «сумасшедших», как «эта Раша», как меня называли, больше не было. Я, конечно, никогда не забуду мою первую пробежку после освобождения. Я бежала по Тимирязевскому парку в Москве, недалеко от дома, и в тот момент, когда развела руки в стороны и полной грудью вдохнула свежий морозный воздух, ко мне, наконец, пришло ощущение, что вот она — свобода. Ее ценность я раньше не могла в полной мере оценить. Подумайте о следующем: ведь свобода, это, например, возможность выбрать, куда тебе идти — пойти прямо, направо, налево, или никуда не пойти. В заключении тебя заковывают в кандалы и ведут. Свобода — это уникальный дар, о котором мы забываем, воспринимая его как должное. Но истинное понимание, как говорит древняя народная мудрость, приходит лишь тогда, когда ты что-то теряешь. Это правда. Изменить мир к лучшему — Что еще вы по-новому оценили за это время? Отразится ли это на том, чем займетесь дальше? — Тюрьма определенно меняет тебя, начинаешь на мир смотреть с позиции: «Что я могу изменить к лучшему?» Для этого мы и созданы Всевышним — нести в мир добро. Когда ты смотришь на мир с точки зрения заповедей — отпадает зависимость от чужого мнения, политической конъюнктуры и взглядов со стороны. Твой главный помощник — совесть. Она никогда не обманет, правда? Ведь мы всегда знаем, что хорошо, и что плохо, что нужно сделать, а чего делать нельзя. Сегодня я считаю своей основной задачей — помочь нашим россиянам, которые находятся в местах лишения свободы по всему миру. Именно поэтому я приняла предложение [омбудсмена] Татьяны Москальковой войти в экспертный совет аппарата уполномоченного по правам человека в РФ, чтобы помогать нашим гражданам, которые попали в беду за рубежом. Я сама прошла через этот ад. Но за мной стояла вся страна — от президента до жителя далекой провинции, где я выросла. Русские своих не бросают, поэтому теперь эстафетная палочка в моих руках, и я считаю своим долгом помогать тем, кто оказался в такой же ситуации. Сейчас я веду сбор средств на помощь нашим ребятам, отбывающим огромные сроки в ужасных условиях в тюрьмах США — это Константин Ярошенко и Виктор Бут. Международное внимание к несправедливости, произошедшей со мной, дало мне в руки рупор, использовать который нужно правильно — не для самолюбования, а говорить о наболевших проблемах, биться за справедливость. И да поможет нам бог! — Вы уже можете оценить правозащитную систему России? Откуда приходила помощь, в чем ее не хватало? — Очень много помогали обычные наши граждане, жертвуя деньги на оплату адвокатов через фонд Марии Бутиной. Работа адвокатов в таких ситуациях — самое важное и самое дорогое. Было ли этих денег достаточно? Конечно, нет, но каждый давал сколько мог. Критически важной для меня была помощь общественных организаций, таких, как Международный фонд, Российский фонд мира, Ассоциация юристов России, Фонд защиты национальных ценностей. Неоценимую помощь мне оказал депутат Госдумы Леонид Слуцкий. Одним из первых подключился правозащитник Александр Малькевич. Но, в целом, я бы сказала, что в России отсутствует скоординированная система правовой защиты в таких случаях, и теперь я намерена работать именно в этом направлении. Мы прошли через это вместе с семьей. Когда меня задержали, было непонятно, куда идти, как действовать. Что нужно делать, а чего делать нельзя. Какие взаимоотношения выстраивать с американским адвокатом, и с каким. Скажем, мои родители даже не говорят по-английски, им даже было не с кем посоветоваться. Нам повезло, что в моей жизни появился человек, впоследствии ставший другом нашей семьи — правозащитник Александр Ионов. Он бился за меня ежедневно — не давал затихнуть СМИ, помогал моему отцу установить контакт с общественными организациями, вел общение с моими адвокатами, финансовые взаимоотношения с ними тоже были организованы через него. У меня поддержка была, но это скорее исключение, чем правило. У разных структур российской власти и общественности есть возможности помощи, но их, во-первых, недостаточно, а во-вторых, нет общей системы координации усилий. Нужно понять, кто какими ресурсами обладает, какова общая картина, как организовать пошаговую поддержку. Но я уже понимаю, что эти грандиозные планы могут занять месяцы, а поддерживать людей надо сегодня. Чтобы обсуждения не оставались набором слов, помогать надо уже сейчас, но с заделом на будущее. — Какие будут ваши первые действия в экспертном совете у Москальковой? — У меня будет небольшая приемная, где я буду вести работу и вести анализ существующих случаев в США, на Украине и других странах. Я планирую подготовку экспертного доклада по этому вопросу с привлечением российских и международных специалистов в области права. Нужно составить дорожную карту ресурсной базы российских госорганов и общественных организаций в области поддержки наших граждан за рубежом. Далее — создать горячую линию для информационной помощи, список дружественных россиянам адвокатов, которые готовы оказывать высококвалифицированную защиту наших соотечественников. И, конечно, все это логически ведет к единому координационному центру. Если говорить о международных вопросах, — я буду вести работу по запрету пыток в форме длительного одиночного содержания в местах лишения свободы по всему миру. Нужно называть вещи своими именами — человек не создан быть в изоляции, одиночка — пытка. Это и по конвенции ООН отнесено к разряду пыток, но до сих пор такие методы широко практикуются, особенно в США. Мои четыре месяца в изоляции — тому наглядный пример. Также я буду выступать за права женщин в тюрьме. За то, чтобы к ним относились с уважением, учитывая женскую физиологию, и снабжали предметами первой необходимости. Извините за детали, но в некоторых тюрьмах женщинам не выдают нижнее белье и предметы гигиены. Следующее — прекращение чрезмерно частых обысков с раздеванием — эта процедура направлена на унижение женщины. Будут, наверное, еще вопросы в ходе, как говорится, пьесы. Я всегда открыта для совместных проектов на пользу Родине. — Мария, исходя из своего опыта, вы можете сделать прогнозы относительно возможности освобождения Виктора Бута и Константина Ярошенко? — Очень сложно прогнозировать, потому что международная политика — это непредсказуемая история. Ожидается одно — например, что дружески настроенный [президент США Дональд] Трамп будет заинтересован в новых хороших взаимоотношениях между Россией и США, что Соединенные Штаты изменят свою политику вражды к России. Но, как видите, получилось наоборот. Я бы не бралась прогнозировать. Истории Ярошенко, Бута, моя — политические. Мужчины получили реально огромные сроки — это как забрать жизнь. В США вообще очень щедро обращаются со сроками — дают много лет и своим, а с особой жестокостью относятся к нашим. Но борьбу за своих сограждан мы обязаны продолжать, несмотря ни на что. источник »

82 +