фото показано с : theuk.one

И сейчас, вне зависимости от причин коронавируса, даже таких конспирологических или мистических, как утечки из лабораторий по разработке биологического оружия или же запуск естественного механизма уничтожения лишних «нахлебников» со стороны природы, уставшей от неуемного потребления, Лимонов оказывается прав в том, что он вовремя вытащил из забвения угрюмого английского священника. Писал он и об опасностях эпизотий. Если он и не совсем попал в точку в случае с корновирусом, то уловил главную мысль. Он писал там о многих вопросах, о вызовах, которые стоят перед Россией, о повышающейся роли ислама, об опасностях западной толерантности. И все это хотелось мне, конечно же, обсудить с ним подробнее. Мы договаривались встретиться еще во время его поездки в Донецк, но тогда интервью не получилось. Он приехал на Донбасс совсем ненадолго и был крайне расстроен тем, что ему не удалось съездить на передовую. Предложил встретиться в Москве, сказал, чтобы я попыталась поймать его где-то в перерывах между его многочисленными зарубежными поездками. Но я все время находилась в Донецке, и встретила Эдуарда Лимонова только в конце года, на презентации его книги «Будет ласковый вождь», посвященной событиям в Казахстане. Тогда, раздав десятки автографов, он, видимо, устал от общества и отказался от интервью, но потом я все же добилась встречи с легендарным писателем. Мы прошли старыми бесснежными московскими дворами к дому, где жил писатель. Лимонов встретил нас на пороге своей квартиры, и я обратила внимание на то, что жил он очень аскетично. Дверь в спальню была приоткрыта, и в полутьме можно было рассмотреть только огромный книжный шкаф, занимавший целую стену — от пола до потолка он был заполнен старыми переплетами. В кабинете писателя стояла большая, живая ель, на стенах висели авангардный портрет, старые фотографии Эдуарда Лимонова в камуфляже в окружении соратников, на полке компьютерного стола — фотография его любимой женщины. Это было самое сложное интервью в моей практике. Лимонов, давший за свою жизнь тысячи интервью и уставший от неизбежно повторяющихся вопросов, был поначалу не настроен на диалог, и даже не смотрел в мою сторону. Когда я задавала заранее подготовленные вопросы, которые казались мне умными, он отметал их, говорил что-то вроде «откуда мне об этом знать». Я не понимала, что делать, и в новых, сочиняемых на ходу вопросах, стала цитировать его книги, в надежде таким образом вызвать симпатию со стороны Лимонова. План не сработал. На середине беседы он оживился, его взгляд стал совсем юным, глаза живыми и бодрыми, в них загорались и гасли лукавые искорки. Говорили о войне, он сказал вроде бы обычную мысль, что на войне человек раскрывается, и что только там можно понять, кто есть кто. Но он знал, о чем речь, и поэтому ,может быть, немного избитые слова, произнесенные им, приобретали особый вес. Война, с которой я приехала, была ему уже не очень интересна. Вечером того же дня после нашего разговора сделал в своем ЖЖ краткую запись под заголовком «И не пытались»: Мы говорили о многом, и, к счастью, основные мысли он выразил в других интервью, к тому же оставил огромное литературное наследие. Лимонов провожал нас доброжелательно, я спросила его о планах очередной поездки на Донбасс, он говорил, что, возможно, приедет позже, он был радушен, не закрывал двери своей квартиры до тех пор, пока не захлопнулись створки лифта, куда мы едва втиснулись вдвоем (лифт был очень узким, такие еще остались в старых московских квартирах). Сложно передать все эмоции, которые я испытала, обнаружив, что диктофон, на который я записала десятки интервью в совершенно разных условиях, не записал этой беседы, запись не воспроизводилась, интервью исчезло, как картина Бэнкси на аукционе. После этого я вернулась на войну в надежде еще раз встретиться с Эдуардом Лимоновым. А спустя несколько месяцев писатель умер. Лимонов был похоронен на Троекуровском кладбище — «на русском кладбище, чтобы со всех сторон лежали бы русские». Закрытый гроб (все в той же книге он просил не выставлять его тело на обозрение) был прикрыт флагом созданной и возглавляемой им партии. Переоценить значение Лимонова и его влияние на общественную мысль и политику нельзя. Он первым заявил, что Крым — это Россия в те годы, когда эти притязания казались невозможными. Именно его ребята впервые водрузили российский флаг в Крыму — еще в 1999 году, на день независимости Украины проникли на башню Клуба моряков в Севастополе, находящуюся на высоте 36 метров над городом, помимо флага России вывесили там еще и транспарант «Севастополь — русский город». Тогда в этой акции принимал участие Сергей Фомченков, гораздо позже, в 2014 году отправившийся воевать на Донбасс. До Русской весны в 1999 году было еще очень далеко, но в этом политическом жесте, в акции прямого действия, как называл их Лимонов, был одновременно и прогноз, и волевой посыл. Кто знает, стал ли возможным 2014 год, если бы в 1990-е никто не осмеливался заявлять открыто то, что затем смогло воплотиться в жизнь. В своей книге «Лекции о будущем» Лимонов дал не только прогнозы, но и оставил свое политическое завещание, которое стоит воспроизвести целиком: Кристина Мельникова источник »

76 +