фото показано с : theuk.one

Том Стоппард срывал дедлайн. Он обещал композитору Андре Превину написать пьесу, в которой бы участвовал симфонический оркестр. В этот момент кризиса, какие случаются даже у великих драматургов, Стоппард познакомился с недавно эмигрировавшим из Советского Союза диссидентом Виктором Файнбергом. Рассказы Файнберга о годах, проведенных в психушке, помогли Стоппарду. Героями его пьесы «Every Good Boy Deserves Favour» (в русском переводе «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-ты-свободы-попроси») стали сидящие в тюремной камере политзаключенный и сумасшедший — и оркестр, звучащий в голове у душевнобольного. Стоппард посвятил пьесу Файнбергу и еще одному советскому диссиденту, прошедшему через руки советской карательной медицины, в тот момент — заключенному Владимирской тюрьмы Владимиру Буковскому. К тому времени, когда пьеса Стоппарда готовилась к премьере, Буковский был уже на свободе и на Западе. Стоппард пригласил его на репетицию в Covent Garden. Вот как пишет об этой встрече драматург: «Он пришел, посидел пару часов, был несколько скован, но искренне к нам расположен и уточнил важные для постановки детали. Однако его присутствие подействовало на нас скорее угнетающе… Визит Буковского столкнул два мира — воображаемый и реальный. Мне было не по себе». Однажды диссидент, всегда политик 30 марта 2011 года в Альберт-Холле Михаил Горбачев праздновал свое 80-летие: это был благотворительный концерт. На сцене были Scorpions и Валерий Гергиев, в зале — политический и артистический бомонд. Бывший первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС вручил премии английскому лорду, американскому мультимиллионеру и молодому африканскому изобретателю. Когда богатые и знаменитые, объединенные идеей «за все хорошее, против всего плохого», готовились к празднику, Владимир Буковский подал в Вестминстерский магистратский суд заявление с требованием арестовать и допросить Горбачева по обстоятельствам применения военной силы против гражданского населения. Буковский объяснял свои действия тем, что Горбачев несет ответственность за массовые убийства (Баку, Тбилиси, Вильнюс, Рига) и необходимостью привлечь внимание к двойным стандартам западного общества. Буковский сделал ровно то же, что и на репетиции пьесы Стоппарда: столкнул два мира. Можно было бы сказать, что вся политическая жизнь Владимира Буковского на Западе заключалась в том, что он сталкивал миры: мир реального  тоталитаризма, насилия и идеальный мир свободы и справедливости. Но куда точнее сказать, что у Буковского не было никакой принципиально новой политической жизни после вынужденной эмиграции. Поселившись в Кембридже, он последовательно и систематически продолжал делать то, что начал московским школьником. Вечный диссидент, он был бы политиком и в Советском Союзе, если бы СССР давал возможность участвовать в политической жизни критикам режима. Тот период жизни Буковского, который прошел в Советском Союзе — вернее сказать, в советских тюрьмах и психушках — слишком хорошо известен для того, чтобы описывать его подробно. Лучше всего читать книги самого Буковского. Но вспомним самое важное, пусть и пунктиром, без деталей. Буковскому было 17 лет, когда его исключили из школы за издание рукописного журнала. В 18 лет он стал одним из организаторов «Маяковки», регулярных собраний молодежи и публичных поэтических чтений у памятника Владимиру Маяковскому в Москву. Через год его исключили с биолого-почвенного факультета Московского университета, в 22 года арестовали за попытку копирования запрещенной в Советском Союзе книги югославского диссидента Милована Джиласа. После этого Буковский провел два года в психиатрической больнице в Ленинграде. Через несколько месяцев — а в стране шел первый год новой жизни после отстранения Хрущева, 1965 — новый арест и насильственная госпитализация на полгода за участие в подготовке «митинга гласности» в защиту Андрея Синявского и Юлия Даниэля. Через два года последовал новый арест за организацию демонстрации протеста против ареста Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова и их соратников в январе 1967 на Пушкинской площади в Москве. Буковского судили уже как психически здорового и осенью 1967 отправили на три года в лагерь. 28-летний Буковский вышел на свободу в 1970. Последний раз он был арестован в 1971, после чего в 1972 суд приговорил его за «антисоветскую агитацию и пропаганду» к 7 годам заключения и 5 годам ссылки. Международная кампания в поддержку Владимира Буковского привела к тому, что в декабре 1976 его обменяли на генерального секретаря чилийской Компартии Луиса Корвалана. И хорошо понятен соблазн описывать деятельность Буковского после 1976 как «новую политическую жизнь». Нет, у нее поменялись только методы, но не принципы. Нарушитель конвенций Даже простое перечисление политических инициатив Буковского после 1976 впечатляет. Он интенсивно занимался публицистикой и писал книги, самая известная из которых — тюремные мемуары «И возвращается ветер». Он консультировал Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер по вопросам взаимоотношений с СССР, был одним из основателей и президентом «Интернационала сопротивления», участвовал в огромном количестве общественных кампаний, опубликовал огромное количество прежде секретных документов Кремля и советских спецслужб в книге «Московский процесс» (1996), посвященной подрывной деятельности КПСС и КГБ по всему миру. Принципиально важно то, что объектом его политической и публицистической деятельности был не только Советский Союз и, после 1991, Россия. Бывшие советские диссиденты не участвовали и не участвуют в политической жизни своих новых стран — кроме, разве что, Натана Щаранского и Юлия Эдельштейна в Израиле. Буковский и здесь стал исключением из общего правила. Не ограничиваясь российскими проблемами, он активно применял свою, постепенно обретавшую все большую четкость, идеологическую программу к политическим реалиям Запада. Более того, именно возможность свободного высказывания и участия в политической жизни сделала предлагаемую Буковским повестку целостной. В западной системе политических координат Буковский оказался вне левого и либерального мэйнстрима — среди либертарианцев, консерваторов и евроскептиков. Он работал старшим научным сотрудником либертарианского аналитического центра Cato Institute. Естественно, его идеи отказа от всяческого государственного контроля логично соотносились с представлением о взаимосвязи личных и экономических свобод. Едва ли не главным объектом страстной критики Буковского стал Европейский Союз. Убежденность Буковского в необходимости противостоять всем формам чрезмерной концентрации государственной власти привела к его последовательному неприятию идеи европейской интеграции. В начале нулевых он даже изобрел термин EUSSSR. В 2010 он писал: «Примеры диктатур, тирании и ограничения свободы слова возникают не только в странах Третьего мира, но и в Европе и США. Перед Европой встает монстр Европейского Союза, который подозрительно напоминает Советский Союз». Такая позиция привела к тому, что он стал «брекситером» задолго до того, как появилось само понятие «Брексит». Так Буковский стал патроном крайне консервативной британской Партии независимости (UKIP). Эта подозрительность и принципиальное нежелание видеть любые положительные стороны европейский интеграции базировалась не только на представлении о «правительстве над правительствами» как безусловном зле. Буковский, получивший в начале 90-х доступ к документам, опубликованным им в «Московском процессе», был убежден, что идея «общего европейского дома» не только является глубоко социалистической по сути, но и стала результатом прямых действий руководства гибнущего Советского Союза в качестве противодействия прорыночной политике некоторых европейских лидеров, в первую очередь, Маргарет Тэтчер: «сначала левые партии и СССР противостояли европейской интеграции, в первую очередь, потому что они воспринимали ее как способ противостоять социалистическим целям. Начиная с 1985 они полностью поменяли свои взгляды. Советы пришли к выводу и к соглашению с левыми партиями, что они могут захватить европейский проект и перевернуть его с ног на голову. Вместо единого рынка они решили создать федеративное государство». Борьба на всех фронтах Похож ли Европейский Союз на Советский Союз? В какой степени евроинтеграция, общие правила и многоступенчатая организационная ограничивает или поощряет свободы граждан и государств? Грозит ли европейцам введение единой идеологии? К сожалению, этот вопрос сегодня нельзя задавать — и не потому, что его запрещают «ремэйнеры» или евробюрократы, а потому, что эта тема слишком перегрета. Текущие политические дебаты ничего не добавляют к пониманию проблемы, а только усложняют ее. И евроскепсис Владимира Буковского сегодня не выглядит последовательной программой, он выглядит саркастической публицистикой, не более того. Но для того, чтобы в полной мере оценить модус политического существования Буковского на Западе, нужно вернуться в Россию — и вспомнить об эпизоде из 2007, о коротком и, естественно, безуспешном его участии в российской президентской кампании. Сам факт участия бывшего советского диссидента в президентских выборах беспрецедентен. Те, кто боролся с режимом в советские времена, предпочитали не идти во власть после 1991, даже если они в той или иной форме поддерживали, скажем, Бориса Ельцина. Исключений крайне мало: это Сергей Ковалев, бывший Уполномоченным по правам человека, Председателем комиссии по правам человека и депутатом Думы, бывшие депутатами Глеб Якунин, Вячеслав Игрунов и Юлий Рыбаков, работавший в МИДе Вячеслав Бахмин. Буковский стал исключением. Не прекращая своей политической активности на Западе, он бросил вызов Кремлю. У Буковского не было иллюзий ни по поводу своего электорального успеха, ни о природе российской власти, но он пошел на этот шаг, чтобы продемонстрировать возможность сопротивления. Московский литератор Николай Гладких после собрания инициативной группы в поддержку Буковского написал: «При всем том, что я нахожусь в очень незаурядной среде, у меня такое чувство, что я в первый раз в России увидел смелого человека. Который абсолютно точно называет вещи своими именами. Вслух, системно, не делая никаких дипломатических умолчаний, иносказаний или намеков на то, что мы все понимаем или обсуждаем между собой». Этот принципиальный отказ от конвенциональных договоренностей, общих мест — самое важное в том, что делал Буковский. Не сравнивайте его с Найджелом Фараджем. Сравните его с Ноамом Чомским. Да, их взгляды противоположны. Но их страсть и готовность подвергать критике господствующие стереотипы очень похожи. Опыт Буковского к тому же сделал его совершенно бесстрашным. Именно поэтому он отказывался видеть в Горбачеве мирного реформатора, и критиковал Ельцина за непоследовательность. Не стеснялся говорить о том, что европейские движения за мир и против ядерного вооружения финансировались Советским Союзом. Он критиковал Европейский союз, феминизм, запрет на курение в публичных местах, соглашательство и двойные стандарты европейских правительств — за интеллектуальный конформизм, превращение политических инструментов в идейные ценности, приоритет групповых интересов над индивидуальными свободами. И было бы категорически неверно считать, что Буковский принес из советского опыта сопротивления двухмерное видение мира, деление на чужих и своих. Он видел параллели между торжеством политкорректности и коммунистической идеей господствующей идеологии, и в то же самое время указывал на схожесть методов ЦРУ и КГБ, когда беспощадно критиковал пытки в американских секретных тюрьмах. После Буковского Возможно, опыт Буковского, на которого сейчас так легко навесить ярлык анекдотического «ультраправого», еще будет востребован. Стоит помнить, что его прогнозы, к сожалению, сбывались. В первую очередь, это касается видения будущего будущего России и экс-СССР. Точность анализа постсоветской ситуации, сделанного Буковским еще в начале 90-х, просто потрясает. В 1993 году он говорил про грядущее торжество клептократии: «Демократия, как правило, для них (руководителей КПСС — ред.) означает не что иное, как хорошо контролируемую социалистическую «демократию», в то время как рыночная экономика означает для них в лучшем случае не что иное, как коррупцию. Поэтому в лучшем случае от них можно ожидать преследования любой частной инициативы или в худшем — оправдания своей собственной коррупции нуждами рыночной экономики. Короче говоря, если эти люди и способны что-либо создать, то скорее всего новую мафию на месте старой. Новую политическую систему, которую за неимением специального термина, я бы назвал клептократией, — ну, как в слове клептомания». Не менее точными оказались и прогнозы Буковского в отношении Европы. Это и политика «дружеского удушения» Кремлем отдельно взятых европейских стран (Буковский называет это «финляндизацией»), и понимание агрессивных возможностей Кремля: Буковский говорил об убийстве Александра Литвиненко российскими спецслужбами задолго до итогов официального расследования. Говоря о Европе, Буковский всегда имел в виду и ее взаимоотношения с СССР и Россией. Но не Европа как таковая и даже не Россия была главным предметом его размышлений. И если дряблость политических мышц европейского истеблишмента не позволяет в полной мере противодействовать России, то это касается не только зависимости от кремлевских углеводородов, но и к брошенным без должной поддержки странам — жертвам российской агрессии. Европейские лидеры могут говорить о том, что права человека — приоритет Европейского союз, но число политических заключенных в России только растет. Мария Алехина из Pussy Riot читала «И возвращается ветер» Буковского в колонии. Мы не знаем — по крайней мере, пока — что читают в российских тюрьмах свидетели Иеговы* (запрещены в России прим.ред.), чья вина заключается только в том, что они верят в Бога не так, как этого хотят российские власти. Что читают арестованные анархисты? Крымские татары? Тюремный опыт Буковского помог бы им пережить заключение. Но гораздо важнее, чтобы они оказались на свободе. Для этого нужен другой его опыт. Это опыт бесстрашной деконструкции общепринятого и удобного, и он нужен именно сегодня. Не только для российских политзаключенных, но и для европейцев. Особенно сейчас. Во времена, когда торжествует пакетное мышление (groupthink), а критические взгляды и скепсис в явном дефиците. Когда упоение собственной правотой застит взгляд и не позволяет видеть за идеологиями людей. Когда интеллектуальные и политические элиты объявляют популизмом любую угрозу собственному комфорту. Когда традиционные политические партии и институты находятся в жесточайшем кризисе, а представители конкурирующих идей стремительно радикализируются. Настоящие борцы за свободу могут быть критиками европейской интеграции и политкорректности. Точно так же критики Буковского — вовсе не обязательно агенты Кремля. источник »

60 +