фото показано с : theuk.one

В 1969 году советский диссидент по имени Андрей Амальрик написал книгу-эссе под названием «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» В ней он предсказывал развал советской системы, который, вероятнее всего, произойдет в ходе конфликта с Китаем. Как выяснилось впоследствии, Амальрик ошибался насчет войны с Китаем, но в дате распада СССР он промахнулся всего на несколько лет. В то время никто не воспринял книгу Амальрика всерьез; мне, как и большинству молодых магистрантов, изучавших советскую политику, было задано прочесть ее с тем, чтобы в первую очередь подвергнуть критике. Сегодня люди, почти не помнящие этот период, принимают распад Советского Союза как должное — как еще одно неизбежное историческое событие. Но было ли оно действительно настолько неизбежным? Мог ли Советский Союз победить в холодной войне? Или по крайней мере дожить до сегодняшнего дня, остаться жизнеспособным конкурентом Соединенных Штатов и отпраздновать столетие русской революции в 2017 году, а затем столетие со дня основания Союза Советских Социалистических Республик в 2022-м? Альтернативная история, игра в «что если» — рискованное в интеллектуальном плане упражнение. Никто не может толком объяснить то, что не произошло. И в любом случае — зачем все это? Возможно, персы и победили бы древних греков; Колумб мог повернуть не туда и потеряться в море; испытания первой атомной бомбы могли пройти неудачно и убедили бы всех вернуться к чертежной доске. Но персы проиграли, Колумб пересек Атлантику, а взрыв «Тринити» озарил небо ядерным огнем. Потребовалась бы целая жизнь, чтобы представить себе все возможные альтернативы, ни одна из которых не является реальной. Между тем мы беремся размышлять об этих потенциальных возможностях потому, что они могут уберечь нас от ошибочной веры в неизбежность. Невозможность видеть альтернативы приводит к ленивому стратегическому мышлению, вот почему столь многие программы — включая кафедру стратегии и политики, которую я когда-то возглавлял в Военно-морском колледже — прибегают к альтернативной истории. В противном случае наше стратегическое воображение будет грешить оплошностями. К примеру, я никогда не забуду одного курсанта, который учился у меня много лет назад: он настаивал на том, что победа Америки в Войне за независимость была неизбежной. На что бы это было похоже, с жаром говорил он, если бы Северная Америка осталась британской? В аудитории повисла длинная пауза, и тут один из его одногруппников предложил альтернативу, робко произнеся два слова: «На Канаду?» Многим моим студентам, в особенности молодому поколению, победа коалиции демократий во главе с Америкой теперь кажется естественным завершением борьбы, которая на самом деле была не такой уж опасной, и исход которой был предопределен. Но на памяти у людей, сражавшихся в холодной войне, есть много дней, когда верх брала полная неопределенность. Было много моментов, когда казалось, что этот планетарный конфликт с Советским Союзом — в своей книге 2003 года я назвал его борьбой за «завоевание мира» — не за горами. Имея в виду эти факты, давайте рассмотрим пять исторических периодов, когда тот или иной выбор мог привести если не к глобальной победе СССР, то, по крайней мере, к его выживанию и шансу побороться за недавно канувшую в Лету Страну Советов. 1938 год: Сталин не убивает всех талантливых коммунистов Был ли сталинизм неизбежным исходом советского эксперимента? Об этом уже давно любят спорить историки советского периода, и здесь этот вопрос решаться не будет. Но нельзя отрицать, что сталинские чистки в рядах советских военных и в коммунистической партии ударили по одному из лучших и самых ярких поколений Революции. Вскоре после того, как в 1934 году в Ленинграде (по секретным приказам Сталина) был расстрелян один из лидеров большевиков Сергей Киров, Сталин запустил цикл убийств и репрессий, в ходе которых уничтожил главным образом мнимых врагов в партии и вооруженных силах. На смену погибшим талантам Сталин продвинул на высокие должности малоопытных молодых людей (правда, их лояльность теперь уже не вызывала сомнений). Западные советологи обычно называют их «классом 1938 года», поскольку эти люди перепрыгнули на руководящие должности в 1938 году под занавес чисток, заняв места расстрелянных. В результате сложилась диковинная ситуация с персоналом; к примеру, в армии Сталин скосил так много офицеров, что, когда в 1941 году на СССР напали нацисты, военные училища приходилось заканчивать раньше срока. Двадцатилетних молодых людей, которым полагалось быть лейтенантами, неожиданно производили в старших офицеров: майоров, полковников и даже генералов. Оказавшимся на переднем плане молодым партийцам не только не хватало опыта — им не хватало смелости и инициативы. На самом деле у них имелся только один важный навык: они знали, как выживать в сталинской России. Это чувство самосохранения сослужит им хорошую службу в рутине советской жизни, но им не хватало проницательности и способности справляться с кризисами. Сталин, подобно мудрым правителям Древней Греции, срезал самые высокие колосья пшеницы на своем поле, оставляя на нем по сути одних посредственности, отсюда Никита Хрущева, Леонид Брежнев и множество меньших по калибру, заслуженно забытых некомпетентных руководителей. Могло ли убитое поколение большевиков спасти СССР? Если прочесть классическую книгу Стивена Коэна (Stephen Cohen) «Бухарин и большевистская революция» (Bukharin and the Bolshevik Revolution), можно подумать именно так. Другие возражают, что без Сталина Советский Союз никогда бы не пережил Вторую мировую войну. (Разумеется, некоторые из нас могут утверждать, что идиотизм Сталина и лишенное оснований гипертрофированное самолюбие в не меньшей степени способствовали разжиганию этой войны.) Но все-таки, если допустить, что Гитлер потерпел поражение, Советский Союз по крайней мере вступил бы в 1950-е годы во главе с закаленными в боях революционерами, вместо того чтобы довольствоваться осторожными бюрократами, которые укатали все под асфальт. Перед смертью Сталин предупредил свое ближайшее окружение: без него они будут беспомощными, как котята. Он был прав — но только потому, что сделал все возможное, чтобы эту ситуацию гарантировать. 1947 год: Трумэн теряет самообладание На первом этапе холодной войны 1949-й представляется крайне неудачным годом: Советский Союз провел испытания своей первой ядерной бомбы, а после бедствий мировой войны и гражданской борьбы в Азии началось возвышение крупнейшей коммунистической державы в мире — Китая. К тому моменту Западу уже довелось испытать на себе целый ряд вызовов со стороны Советского Союза: Сталин, взявший под контроль несколько завоеванных европейских государств (включая четверть Германии), в 1946 году уже пытался оставить войска в Иране, среди прочих смелых выпадов. В ту пору никого не надо было убеждать в том, что создание в 1949 году — во время западного annus horribilis — НАТО было хорошей идеей. Лидеры американского политического истеблишмента, такие как Пол Нитце (Paul Nitze), предрекали гибель уже тогда, когда разрабатывали документы, вроде меморандума NSC-68, и дальновидность их прогнозов подтвердилась год спустя, после нападения Северной Кореи на Южную Корею. Но настоящее испытание на прочность ожидало американцев двумя годами ранее. В 1947 году президент Гарри Трумэн должен был решить, действительно ли Америка пойдет по стопам Великобритании, став блюстителем европейского порядка. В Греции шла гражданская война с коммунистическими мятежниками. Другие страны Западной Европы, сломленные духом и разоренные после двух мировых войн за последние тридцать лет, также могли стать легкой добычей революции и завоевателей. Главный советский идеолог Андрей Жданов провозгласил тезис о «двух лагерях», ограничив выбор остального мира двумя вариантами: либо социализм, либо капитализм. Все элементы пазла сошлись. Единственное, чего не хватало для советского продвижения вперед, это отступление Америки. А теперь представьте, что в 1947 году Трумэн оставляет греков на произвол судьбы. Он отводит американские — политические и военные силы — домой. Среди прочего, это означает, что план Маршалла так никогда и не будет реализован, и Трумэну не придется реагировать на Берлинскую блокаду, потому что самой этой блокады тоже не будет: без американского руководства валютные реформы в западных зонах Германии никогда не состоятся. Не будет создана Федеративная Республика Германия, а западные области, загнивающие под экономическими руинами, вероятно, со временем падут жертвой советской «помощи». Аналогичным образом вывод Америки из Европы по решению Трумэна привел бы к тому, что ЦРУ не стало бы вмешиваться в итальянские выборы в 1948 году. Италия (как и несчастная Чехословакия в том же году) попала бы на советскую орбиту, избрав коммунистов. Их примеру последовала бы Франция, где о своих позициях решительно заявляла коммунистическая партия. Греческие коммунисты, не обнаружив сопротивления, довели бы свое дело до конца, и железный занавес протянулся бы от Ла-Манша и Эгейского моря до Японского моря. НАТО никогда не была бы создана. В каком-то виде сохранялись бы «особые отношения» Америки с Великобританией, например, США и странам Содружества пришлось бы служить противовесом Европе, которая — открыто или опосредованно — управлялась бы из кремлевских покоев Сталина. Распоряжаясь обильными европейскими ресурсами, Сталин построил бы крепкую империю, тогда как Америка осталась бы военно-морской державой, удел которой — патрулировать моря вместе со своими британскими, канадскими и австралийскими друзьями в основном для того, чтобы обеспечивать безопасность для коммунистического судоходства. Разумеется, Трумэн в действительности вовлек Соединенные Штаты в соперничество холодной войны, и шанс на победу ускользнул из рук советских лидеров — следующий представился им лишь четверть века спустя. Будь то демократы или республиканцы — все американские президенты после Трумэна были преданными сторонниками холодной войны. Америка и Европа, в 1949 году сделавшие свои первые совместные шаги в качестве союза, вскоре превратились в мощного дикобраза с ядерным арсеналом, на которого Советы могли напасть лишь на свой страх и риск. В 1970-х это окошко возможностей откроется снова. 1976 год: операция «Красный рассвет» Можно ли придумать лучший подарок к двухсотлетию независимости США, чем атака на американские мировые альянсы с их последующим разрушением, а также разгром Соединенных Штатов в самой что ни на есть горячей войне? Признаюсь, мне больно слышать, как молодые люди говорят, будто дела у Америки «еще никогда не были так плохи», как в XXI веке — по такому нытью можно мгновенно идентифицировать человека, который либо не жил в 1970-е годы, либо их не помнит. Если СССР когда-то и собирался нас уничтожить, то середина 1970-х годов была для этого самым подходящим моментом. Вспомните, какой была ситуация на Западе в 1976 году. К тому моменту Америкой уже два года управлял Джеральд Форд (Gerald Ford), очень милый и талантливый человек, которого никто не избирал, и чье имя в то время неразрывно связывали с помилованием своего предшественника Ричарда Никсона (Richard Nixon), едва не подвергшегося процедуре импичмента. Хотя Форд оставил на посту государственного секретаря Генри Киссинджера (Henry Kissinger), политика разрядки с СССР, которую проводили Никсон и Киссинджер, считалась большинством американцев настолько провальной — дескать, она подстегивала, а не сдерживала Москву — что в конечном счете Форд запретил своей администрации употреблять это слово. Только подумайте: вице-президентом Форда тоже никто не выбирал, он вступил в эту должность, когда в отставку с позором ушел Спиро Агню (Spiro Agnew), правая рука Никсона. Таким образом, главой Белого дома становились по очереди два человека, единственной связью которых с американским народом были какие-то сенатские слушания по вопросу об утверждении в должности. Как говорит вымышленный персонаж сериала «Карточный домик» Фрэнк Андервуд, принимая присягу вице-президента: «Демократия несколько переоценена». Американская экономика переживала трудные времена. Нефтяные эмбарго и деиндустриализация наряду с другими проблемами создали «стагфляцию», сочетание высокого уровня инфляции, безработицы и низкого роста — настолько редкое явление, что этот термин даже вышел из оборота. С середины 1970-х до начала 1980-х годов процентные ставки оставались поразительно высокими, в 1980 году они достигли невероятного максимума — 21 процента, который примерно в шесть раз выше сегодняшнего показателя, в результате кредиты на жилье и машину стали недоступными для простых американцев. Примечание для моих студентов: мой первый кредит на обучение в 1979 году был на уровне 13,5 процента, что сегодня считалось бы ростовщичеством. Так что вас мне нисколько не жаль. Что касается внешней политики, то здесь в 1975 году Соединенные Штаты были выдворены из Вьетнама коалицией коммунистических государств, включая СССР. В том же году президенту Форду пришлось лететь в Брюссель, чтобы буквально упрашивать страны НАТО сохранить альянс. Армия США, мощная боевая сила, которая всего тридцать лет до того штурмовала побережье Франции, представляла собой хаос, где царили наркотики и преступность, и была обременена слишком большим количеством людей, для которых единственной альтернативой воинской службе была тюрьма. (Один из моих друзей, в настоящее время в отставке, в тот период был командиром роты американской армии, базировавшейся в Германии; дела обстояли настолько плохо, что по ночам офицеры не решались входить в казармы, где находились их подчиненные, без оружия.) В 1970-е годы многие мужчины и женщины верой и правдой служили в вооруженных силах США, но выбирать, кто из них отправится на передовую в случае конфликта с Советским Союзом, не приходилось. Так почему бы не организовать нападение? Советский Союз вполне мог создать какую-нибудь ложную предпосылку, например, связанную с кровной враждой по отношению к немцам, и нанести удар в сердце Центральной Европы, предпочтительно в разгар зимы. Один мощный, короткий, жесткий удар, и НАТО разбивается вдребезги, как стекло. Американцы отступают. Немцы ведут с продвигающейся вперед советской армией бои за каждый дом. (Помните, как все это было в прошлый раз?) Поляки и восточные немцы, пусть и не большие друзья России, вскормлены пропагандой Варшавского договора, а во главе их стоят офицеры, которые, руководствуясь собственными причинами, не прочь отомстить западным немцам, и они идут в бой. Бельгийцы загибаются, французы не хотят во всем этом участвовать, датчан и норвежцев предупреждают не вмешиваться. Греки и турки, с 1974 года занятые взаимной враждой, едва ли вообще что-то замечают. Одна лишь британская армия на Рейне держится — и то недолго. Америка стоит особняком. Подождите, возразите вы, Форд никогда бы этого не допустил. Мы бы применили ядерное оружие и сравняли бы с землей эти советские танковые колонны, а Москве пришлось бы серьезно задуматься о цене, которую пришлось заплатить за этот Армагеддон. Возможно. Или, может быть, ввиду развала НАТО, дезертирства союзников и нацеленных на Северную Америку тысяч высокоточных ядерных боеголовок мы бы сделали то, что нужно было сделать, и согласились бы на сделку, передав Европу ее новым хозяевам. Возможно, президент США, который никогда никем не избирался, не считал себя вправе обречь на ядерное опустошение миллионы людей, которые за него не голосовали. А после Вьетнама, смуты 1960-х годов и краха американской мечты в 1970-е годы мы могли бы сдаться потому, что в глубине души чувствовали, что заслуживаем это поражение. В 1985 году человек по имени Григорий Романов сделал попытку выбиться в советские лидеры. Гадкий и жестокий советский ястреб (к тому же, по всей видимости, время от времени страдавший запоями), он вполне мог развязать третью мировую войну, и какое-то время казалось, что именно это он и намеревается сделать. Романов опоздал: к тому времени Америка и ее союзники вернули себе доверие и силу, тогда как СССР сбился со своего политического и военного пути. С окончанием 1970-х годов был упущен последний явный шанс на победу советских военных над Западом. 1979 год: Ленин не отправляется в джунгли Леонида Брежнева нельзя было назвать выдающимся человеком. Получив, наконец, доступ к его дневникам, мы знаем, что речь там в основном шла о таких вещах, как лишний вес и поездки на охоту. (А вот Рональд Рейган, которого очень долго в шутку выставляли невежей, каждый день делал записи и вел хронологию работы своей администрации.) Брежнева также не назовешь рьяным коммунистом: он коллекционировал машины и драгоценности, волочился за женщинами и в целом был охотник погулять на широкую ногу. Есть один советский анекдот той поры: мать Брежнева с тревогой оглядывает все принадлежащие ему предметы роскоши и, когда сын спрашивает, что случилось, говорит ему: «Леонид, все это очень мило, но что ты будешь делать, если вернутся коммунисты?» Как и большинство посредственностей, пришедших к власти в послевоенном Советском Союзе (см. упомянутую выше книгу «Класс 1938 года»), Брежнев верил в советскую систему настолько, насколько, казалось, понимал ее. В конце концов, она была к нему весьма благосклонна, и после поражения американцев во Вьетнаме и последующего краха внешней политики США в середине 1970-х годов он со своими помощниками провел СССР через драматический и безрассудный период имперского перенапряжения, кульминацией которого стало злополучное решение о вторжении в Афганистан в 1979 году. Но до того, как совершить эту гигантскую оплошность, Советский Союз ощущал себя на подъеме. Как писал позднее советник Горбачева Александр Яковлев, «советское руководство того времени действовало несколько вслепую. Так, любому африканскому диктатору было достаточно заявить о своей „социалистической ориентации»… и советская помощь была ему практически обеспечена». Как-то раз Брежнев в своем ближайшем кругу действительно произнес такую фразу: «Зачем разбираться, если даже в джунглях они хотят жить, как Ленин!» Ну, вообще-то нет, «они» не хотели. Правда, это не помешало СССР вкладывать деньги — драгоценную твердую валюту, которую им следовало экономить — в череду провальных проектов третьего мира. В некоторых случаях это имело смысл. К примеру, Куба была коммунистической витриной прямо у американского порога и вечной головной болью Вашингтона. Но к чему Эфиопия? Никарагуа? Даже Гренада, которую СССР искренне надеялся добавить к несуществующему Карибскому социалистическому содружеству? Это были фантастически дорогие и тщеславные проекты советских лидеров, которые не имели ни малейшего представления о том, как работают законы экономики, и которые не понимали, что финансовый поединок с Западом, даже если в нем участвуют переживающие свой не самый удачный период Соединенные Штаты, был ужасной идеей. В некотором смысле вторжение в Афганистан обернулось гораздо более тяжелыми последствиями, чем вмешательство США во Вьетнам. Вашингтон запустил медленную эскалацию, заманившую нас в трясину войны, которую, как мы полагали вначале, можно было выиграть. Советское вторжение, напротив, было совершенно безнадежным, и советские лидеры знали об этом еще до того, как его организовать. У нас есть протоколы их встреч, и нам в точности известны их слова: они переживали, что Афганистан (подобно Египту в 1970-е годы) каким-то образом перекинется на сторону Запада и примкнет к их команде. Они понимали, что вторжение не сработает, но других вариантов у них тоже не было, вот почему был отдан приказ о введении войск. Напомним снова: советская экономика не могла себе позволить ничего подобного. Большинство оценок советского экономического роста показывают, что застой в экономике СССР начался в середине 1970-х годов — другими словами, как раз в тот момент, когда взыграли их экспансионистские амбиции и, по словам одного бывшего советского советника по политическим вопросам, они, «как помешенные, накинулись» на оружие. Вероятно, уместнее было бы направить усилия на консолидацию, реформы и внутреннюю реорганизацию. Но для этого нужно было, чтобы Советским Союзом руководили дальновидные и талантливые мужчины (и женщины тоже — их в советском руководстве не было и подавно). А поскольку Сталин ранее уже прикончил всех этих парней… Ну, в общем мысль ясна. 1988 год: китайский синдром Китай все делает правильнее, так? Когда в 1989 году протестующие собрались на площади Тяньаньмэнь, старые китайские красные назвали это «контрреволюцией» и отправили туда танки. Вместе с тем они дали понять, что экономическая либерализация может продолжаться, и таким образом предложили китайскому народу сделку: держитесь нашей стороны — и вы разбогатеете, либо оказывайте нам сопротивление — и получите пулю в лоб. Разве Михаил Горбачев не мог попробовать ту же тактику? В некотором смысле он так и поступил. К сожалению, словосочетание «в некотором смысле» в значительной степени характеризует все, что делал Горбачев во время своего краткого пребывания на посту советского лидера. Он попробовал немного закрутить гайки и провести частичную либерализацию — немного того, немного этого. Западные поклонники Горбачева не желают этого признавать, но основная проблема в том, что Михаил Горбачев действовал наугад. Поскольку его наставниками были люди, оставшиеся после Сталина — я уже говорил о классе 1938-го?— он до мозга костей был и остается продуктом советской системы. Справедливости ради надо сказать, что, возможно, к 1985 году поезд Горбачева и СССР уже ушел. К тому же перед Горбачевым стояла уникальная проблема, которой не было у китайцев: система восточноевропейских альянсов, раздраженная социалистическим гнетом и бесхозяйственностью. Но — по крайней мере в теории — возможно, что после пленарного заседания Коммунистической партии Советского Союза в начале 1987 года или позднее, во время 19-й партийной конференции в 1988 году, Горбачев мог в безапелляционной форме заявить: я буду применять силу и буду использовать рынок, а вы можете делать выбор в пользу того или другого. Проблема для Горбачева заключалась в том, что некоторые из его злейших врагов внутри советского режима также были представителями армии и правоохранительных органов — те самые, которые по его приказу должны будут выйти и начать расстреливать людей. Очевидно, что они были готовы это сделать — об этом свидетельствуют жестокие разгоны демонстрантов в Прибалтике и в Грузии, инциденты, над которыми, как теперь утверждает Горбачев, у него не было контроля. (Но кто же в то время был у руля, Михаил Сергеевич?) Были ли они готовы сделать это для Горбачева, уже другой вопрос. Соблазнительный пример Китая — как с точки зрения силы, так и в плане финансов — обсуждался в Москве на протяжении всего позднесоветского периода, но Кремль не знал, как заставить этот механизм работать, возможно, потому что данный сценарий был не осуществим. Он требовал, чтобы жителям советских республик было позволено делать свой собственный выбор на рынке, и при этом следовало обеспечить строгую верность партии, в которой советские граждане уже давно успели разувериться. В конце концов, Горбачев пал жертвой высокомерной риторики своих большевистских предшественников: они клялись, что их федерация является добровольным объединением государств — заявление, которое могло так долго сохранять свою силу лишь потому, что всегда слепо принималось на веру. Когда пришло время либо открывать советскую экономику, либо подавлять советское инакомыслие, Горбачев не сделал ни того, ни другого — вместо этого он придумал для себя новую должность «президента СССР», как будто одно слово могло остановить центробежные силы, которые он сам привел в движение. Это во многом объясняет те чудовищные 386 тысяч голосов, которые он получил на выборах президента новой Российской Федерации в 1990-е годы. Горбачев может быть популярен на Западе, но русские видят в нем лишь нерадивого советского бюрократа. Западу повезло, что именно он оказался у власти в тот момент, когда советский проект клонился к закату. В конце осмелюсь предложить собственное субъективное мнение: я считаю, что Советский Союз пал потому, что советская идея была такой же безумной и неосуществимой, как идеи нацизма, японского империализма, планы Наполеона и прочие мечты об имперском завоевании мира. (Политика США также сыграла свою роль, повлияв особенно на то, погибнет СССР под собственными обломками или взорвется наружу.) Как однажды заметил бывший советский офицер, а потом российский историк Дмитрий Волкогонов, идея Советского Союза вынашивалась и реализовывалась группой порочных и ни на что не годных интеллектуалов, которые совершенно не смыслили в управлении страной. Очень скоро они обратились друг против друга, и в итоге революция поглотила собственных детей. Я не верю, что Троцкий, или Киров, или Бухарин могли спасти Советский Союз, потому что СССР изначально основывался на лжи. Мы все можем радоваться тому, что благодаря истории и, возможно, божественному Провидению, нам удалось избежать любого из предложенных здесь альтернативных путей. Но размышлять о них никогда не будет лишним, потому что сегодня мы снова сталкиваемся с иностранными врагами, нацеленными на уничтожение наших идей и ценностей. Хотя они не так опасны, как прежний Советский Союз, они не в меньшей степени привержены идее нашего уничтожения. К счастью, нам доводилось сталкиваться и с более серьезными испытаниями — и мы выходили из них победителями. Том Николс — профессор национальной безопасности в Военно-морском военном колледже и адъюнкт-профессор в Гарвардской вечерней школе. Его последняя книга — «Бесполезно: ядерное оружие и национальная безопасность США» (No Use: Nuclear Weapons and U.S. National Security, Университет Пенсильвании, 2014). источник »

79 +