фото показано с : theuk.one

Этот вопрос возникал уже три года назад: неужели в итоге и великая щедрая Россия, способная властно вмешаться в дела Сирии, спасет дружеский режим (а также находящиеся рядом с ним другие режимы) от атаки самых отчаянных и жестоких исламистов, оставив при этом им на растерзание бедных курдов, сыгравших важную роль в успехе этой операции, как это делают сейчас порочные Соединенные Штаты, если оставить за скобками, что Трамп всегда способен неожиданно передумать? И действительно, еще летом 2016 года возникал также вопрос (и он не исчезал из повестки в течение трех лет) о неминуемости турецкого вторжения в северную часть Сирии, где возникла заигрывающая с социалистической идеологией курдская «республика» Роджавы, которой противилось, но в какой-то степени и терпело правительство Дамаска, борющееся против общего врага.  При этом ее ненавидело правительство Анкары, десятки лет боровшееся с самым неукротимым меньшинством, проживавшим на ее территории, опасаясь, что эта республика может перерасти в большой независимый Курдистан, вбирающий в себя курдов Ирака и Ирана. О собственном государстве курды мечтали начиная с краха Османской империи — несмотря на изначальные обещания победителей Первой мировой войны.  Турецкого вторжения на территорию Сирии опасались еще год назад как возможного контрудара в ответ на российское вмешательство, и на какой-то момент, после того как российский военный самолет был сбит турецкой стороной казалось, что прямого столкновения между Анкарой и Москвой не избежать.  Далее, однако, напряжение между двумя крупнейшими региональными державами спало, уступив место сближению в самых разных сферах, при этом Анкара стала отдаляться от Запада (несмотря на незыблемость принадлежности Турции к НАТО) после неудавшегося государственного переворота против режима Реджепа Тайипа Эрдогана, ответственность за который отчасти возлагалась на США Барака Обамы (Barack Obama), поддерживавшего «арабскую весну».  Даже «новый султан», однако, не мог позволить себе открыто бросить вызов своему главному союзнику, пока коллективная и неоднородная кампания против ИГИЛ* (организация признана террористической и запрещена на территории РФ, прим. ред.) не будет завершена или пока в ней не наметится достаточно победоносный сценарий, что почти в равной степени было интересно как Москве, так и Вашингтону. Более того, кстати, в связи с Анкарой не раз возникали подозрения в том, что она предоставляет помощь боевикам халифата.  Таким образом, для того чтобы Эрдоган перешел к действию, нужно было ждать появившегося неделю назад заявления Трампа о выводе тысячи или немногим более американских военных, остававшихся в пограничной зоне, находившейся под контролем курдов и их союзников из Сирийских демократических сил. Это, по мнению Трампа, должно было положить конец многочисленным «нелепым войнам», в которые оказалась втянута его страна.  Стоит напомнить, что решение США, возможно, более соответствующее действительности, чем аналогичные ранее звучавшие заявления, вписывается в рамки направления, намеченного и отчасти воплощавшегося Обамой (в Ливии, например, помимо той же Сирии). В данном случае, возможно, на первый план выступает стремление обеспечить замещение отдельных американских кампаний с расчетом на то, чтобы сохранить их в косвенной форме, как в прошлом это уже делали другие президенты США. В нынешних обстоятельствах единственной мыслимой заменой, по крайней мере, в том что касается защиты курдов (или, если угодно, благодарности за их ключевую роль в сирийской кампании и не только), стала как раз держава, представляющая наибольшую конкуренцию для США в мировом масштабе, и наиболее способная выдержать сравнение с Америкой, по крайней мере, на политическом, и, главное, на военном уровне.  Речь идет, естественно, о России, которая готова занять место США на Ближнем Востоке в целом и открыто поддерживающая вывод американских войск из Сирии (по правде говоря, неизвестно, насколько это соответствует действительности на данном этапе). Россия — сначала при царе, потом при советском режиме и, наконец, в посткоммунистическую эпоху — исторически защищала и в то же время использовала в своих собственных целях курдов гораздо больше, нежели Соединенные Штаты.  Вашингтон превзошел Москву в этом вопросе лишь в последние несколько лет, после того как Россия взялась за оружие ради защиты режима Башара Асада от его многочисленных и разнообразных противников, как внешних, так и внутренних, сохранивших свои настроения и после поражения — неизвестно насколько окончательного — общего для всех или почти всех врага. При этом каждая из сторон поначалу считала себя в силах справиться с этим врагом. Достигнув (если не считать опровержений) поставленной задачи на месте, Москва должна была перейти, как и предусматривалось, в том числе и для усовершенствования и закрепления успеха, к осуществлению гораздо более масштабной и амбициозной цели: превратить под своим управлением Ближний Восток из пресловутого осиного гнезда, то есть из неистощимого котла кризиса и войн, в более мирную территорию стабильного сосуществования, а вместо этого здесь, несмотря на поражение халифата, постоянно возникает угроза усугубления когда-то дремавших коллизий, как, например, между Ираном и Саудовской Аравией или новых вспышек насчитывающего многие десятки лет палестино-израильского конфликта. В этом конфликте современная Россия, в отличие от антисемитского едва ли не по призванию СССР, занимает нейтральную позицию потенциального посредника и даже главного гаранта израильского государства вместо Соединенных Штатов, особенно, если фиаско потерпит невероятный грандиозный план Трампа (или его зятя) по урегулированию ситуации на Святой Земле.  В сирийском сценарии и в курдском вопросе, однако, хватает непредсказуемых вплоть до самого недавнего времени аналогий, если не считать новой двойственности, что как раз можно было предвидеть. Остается некоторая неясность, несмотря на многочисленные и не слишком убедительные заявления сторон, о том, что привело к наступлению Турции после заявления о выводе американских войск.  И интересно, главным образом, даже не то, были ли заранее предупреждены Вашингтон и Москва и что и как они говорили и делали, пытаясь переубедить Эрдогана. Последняя задача представляется недостижимой. Что же касается России, то можно поверить, что подобная попытка была сделана, по крайней мере, с предупреждением не переходить за ту или иную «красную линию». В Анкаре есть тенденция клеймить почти всех курдов как реальных или потенциальных террористов, хотя речь идет о целом ряде поселений с довольно различными политическими устремлениями даже в пределах каждого из принимающих их государств, если так можно сказать. И в Москве тоже, впрочем, этим клеймом метят любого человека или группу, к которой официально по той или иной причине сформировалась негативная оценка. Поэтому Кремль не мог отказать своей новой полуподруге Турции в праве на самозащиту, пусть и самыми резкими способами, против риска образования у ее границ небывалого государственного образования, связанного с меньшинством, имеющим достойное представительство в парламенте Анкары, с одной стороны, а с другой — репутацию, давно запятнанную применением террористических методов в поддержку своих требований. Все это способствует пониманию, почему Москва, которую снова поддержал Пекин, а на этот раз еще и Вашингтон, не подписала на Совете безопасности ООН ноту осуждения нападения Турции, предложенную другими западными, европейскими, членами, ограничившись призывом к умеренности, учитывая более обширную проблематику, в которую вписывается это новое событие. Однако общая картина представляется несколько более сложной. В то время как все позволяет предположить, что действия Америки были в какой-то мере согласованы с Кремлем, не менее вероятным считается, что стимулом для турецкого наступления послужила неминуемая утрата очевидной значимости.  И действительно, 30 октября в Женеве впервые должно состояться собрание комиссии, занимающейся подготовкой новой сирийской конституции, необходимой для восстановления мира в стране и удовлетворяющей по возможности требования и соответствующей устремлениям всех (или почти всех) сторон, групп и фракций, борющихся в течение восьми лет как между собой, так и с режимом Асада, а также, главным образом, с ИГИЛ* (разумеется, интересы последней организации в документе не учитываются). Идея о создании комиссии, изначально предложенная Путиным в январе 2018 года, не без труда получила поддержку ООН, после того как была подписана тройкой (Россией, Турцией и Ираном) в Астане, столице Казахстана, переименованной потом в Нур-Султан. Здесь же и происходило ее оперативное формирование.  Среди 150 членов, входящих на данный момент в состав комиссии, открытой также и для гражданского общества, то есть не только для политиков, фигурируют и представители курдов. Однако они не входят в основную группу, возглавляющую Сирийские демократические силы, несмотря на ее готовность к примирению с Асадом, разумеется, в рамках учреждения более демократических, нежели существующие, институтов, чему так жестко сопротивляются в Сирии. Кремль весьма заинтересован в успехе инициативы, потому что он увенчал бы наилучшим образом — и, как надеются, с долговременным результатом — разнообразные и весьма затратные усилия России, направленные на защиту ее военно-политических связей с Сирией (осью которых является старая военно-морская база в Тартусе и новая авиационная и не только база в Латакии), а также на расширение присутствия и влияния Москвы по всему Ближнему Востоку и вследствие этого укрепление ее международного статуса.  Наступление Турции, на первый взгляд, подвергает риску встречу в Женеве, но в то же время может способствовать давлению русских на Асада, чтобы он пошел на минимальное сотрудничество, если не на полное примирение с курдами, что было бы более важно. Подобное давление, как представляется, уже принесло первые плоды, если верно, что правительственные войска и российские подразделения были брошены в Кобани для поддержания курдских сил при обороне города, ставшего символом победоносной курдской кампании против джихадистов халифата.  В этом шаге или контрударе тоже очевидны подводные риски, как и возможность — в качестве альтернативы худшему — прибегнуть к дипломатическому оружию с целью развязывания узлов противоречий, чреватых возобновлением конфликта, на этот раз, намного более серьезного для всех.  Чтобы вести диалог и переговоры, вместо того чтобы воевать, нужно, как известно, представлять, как минимум, две стороны, а турецкая сторона не предлагает особых оснований на это надеяться. Эрдоган представляется глух к любым воззваниям к умеренности, просьбам остановиться и предостережениям и даже угрозам — например, Трамп угрожал уничтожить турецкую экономику, а Европа — прекратить продавать Турции боевую технику и вооружение. В результате большего и целенаправленного давления Москвы и Запада он может пойти на более мягкие меры, например, довольствуясь частичным предоставлением курдам, как и, возможно, другим сирийским меньшинствам, со стороны Асада существенной и подлинной автономии, в обмен на подтверждение и гарантии территориальной целостности Сирии.  Если Москве удастся добиться стабильного примирения дамаскского правителя с его внутренними противниками и вовлечь Анкару в трехстороннее соглашение, которое будет одобрено также и Ираном, то российская дипломатия получит полное право приписать себе заслугу достижения «соглашения века», как недавно назвала газета «Гардиан» (The Guardian) то, что пока что можно считать лишь гипотезой, пусть и весьма полезной.  На горизонте, разумеется, остается гораздо менее привлекательная альтернатива, в рамках которой Кремль, вынужденный выбирать между Турцией и курдами (учитывая, что Анкара уже решилась на коллизию с НАТО, как и Москва до этого) воспользуется обстоятельствами, чтобы окончательно лишить Атлантический альянс одного из его крупнейших бастионов. Если это произойдет, то ценой тому станет испорченная репутация, которую пытается построить или улучшить Россия. Это также скомпрометирует в некотором роде ее роль верховного и уважаемого арбитра, которую она пытается играть, главным образом, на Ближнем Востоке. Что касается исключительно отношений с курдами, то Москва не может не учитывать и недооценивать стоящие перед ней цели. Вадим Макаренко, ученый, специализирующийся на изучении региона, утверждает, что задача России на ближневосточной арене, усложнившаяся после выхода США, состоит в том числе в том, чтобы контролировать Турцию, пусть и не имея особых интересов в подконтрольной курдам территории Сирии, где нет важных запасов нефти, а, следовательно, и необходимости в осуществлении военного вмешательства на месте. Никита Исаев, директор близкого к Кремлю Института актуальных экономических исследований, видит в сложившейся ситуации не только угрозу для тройки из Астаны, но и считает «крайне важными» для Москвы отношения с Турцией, в том числе и из-за пересекающих ее газопроводов. Что же касается курдов, он утверждает, что сейчас, когда от них все отвернулись, «они смогут рассчитывать только на активный нейтралитет России».  Что может означать и к чему может привести этот активный нейтралитет, покажет лишь время. В любом случае, учитывая, что, если Турция, безусловно, является для всех крепким орешком, то тут ее сила и амбиции могут как раз привести к ее изоляции и косвенно способствовать союзу Москвы и Запада в ущерб ей или, по крайней мере, в ущерб действующего здесь режима, и на пользу ее маленьким и крупным противникам.  источник »

75 +