фото показано с : theuk.one

«Чудописец и поклонник небывальщины» — такая надпись через десяток лет будет украшать визитку , когда он решит посвятить себя литературе, и, вместе со своим молодым другом Луи Повелем встанет у истоков жанра магического реализма. Пока же 23 ноября 1943 года и Жак, носящий псевдоним «Верн» арестован гестапо в пригороде Лиона в здании школы для слепых, где укрывалась одна из баз французского Сопротивления. Впоследствии он с печальным юмором сообщал друзьям:»Никогда не следует попадаться в руки к врагам в школе. На вашей спине будет сломано невероятное количество линеек»… Его поместили в форт Монлюк, ставший тюрьмой и три недели подвергали допросам с пристрастием, пугали, пытались лишить воли и надежды. Допрашивал и мучил сам шеф секретной полиции, Клаус Барбье, по прозвищу «Лионский мясник». Арестант же, известный нацистам как Верн, дерзил, молчал или путал следствие, сообщая ложные сведения, которые нельзя было проверить и которые не могли никому повредить. Так, сделав вид, что дал слабину, он поведал: в их организации мужчинам в качестве псевдонимов давали женские имена, а женщинам — мужские. Следователи кинулись на эту приманку, как голодные псы, вновь перерыли весь оперативный материал, и вконец запутались кто есть кто в разгромленном подполье. Нескольких арестованных участниц сопротивления даже отпустили, после разноса от «Мясника»: «Пьяные скоты! Хватаете чёрт знает кого, только не тех кого надо! А нас и так уже все тут ненавидят»! Насчёт ненависти герр Барбье не ошибся — кроме с потрохами продавшихся предателей оккупантов ненавидели все, и земля Франции горела у них под ногами, иногда — в прямом смысле слова. Соратникам Верна с помощью его зажигательных бомб удалось сжечь до тла отделение гестапо, куда свезли данные по сети «Марко Поло». Ах, как хорошо полыхало! В пепел обратились имена, адреса, приметы, фотографии… И тогда за Верна взялись всерьёз: мучили больно, но аккуратно. Били, требуя адрес Чайковского (нашли его записную книжку с пометками о музыке). В камере Верн сетовал товарищам по несчастью: «Никак не могу приучиться терять сознание по своему усмотрению. Меня несут — я все ощущаю. Бросают на соломенную подстилку — и я лишаюсь чувств, хотя теперь это совершенно излишне». Жака попытались напугать иммитацией расстрела: вывезли на стрельбище, поставили на краю рва с завязанными глазами. Очереди разорвали воздух над головой. Когда сняли повязку и усадили в машину, он с презрением бросил офицеру: «Ведёте себя как злые дети, честное слово». Протестанский пастор, арестованный по доносу как человек, не лояльный новому порядку, потребовал Библию чтобы читать ее заключенным. Комендант форта выразил свое согласие… при условии, что в ней ничего нет про евреев! Узники, обрадовавшись возможности отвлечься, стал гадать — что ж это за удивительная Библия такая. Наконец пастор получил Библию — но самую обычную. В последствии на её полях и пустых листах Верн, с разрешения священнослужителя, делал пометки и расчёты, обдумывая научные проблемы, а ещё — вёл зашифрованный дневник. И пастор и книга дожили до освобождения… В бараке, где находился Верн, заключённые старались воссоздать быт свободных людей. Стены форта не могли помешать им узнавать новости с воли — тюремная почта работала как часы. Устраивались диспуты и даже поэтические вечера. Верн обожал стихи Арагона: «Могущество у них, у нас же — мощь числа; Пускай угас огонь, в куски разбита лира, Пускай еще темней и безотрадней мгла, Но пленник сложит песнь, что облетит полмира…» Однажды Верну удалось бросить взгляд на своё «дело». Простенькая картонная папка, содержащая справку об арестанте и протоколы допросов. На папке в верхнем углу зловеще раскорячились две готические буквы «N». Жак не удивился, он знал что это такое: «Nacht und Nebel», «Ночь и Туман». Так помечали людей, которых следовало направить в лагерь уничтожения без имени, без переписки… Верна направили в штрафной лагерь Ной Бремме. Штрафлаг служил одной цели — ломать непокорных. Здесь не убивали, не заставляли работать, но изощрённо мучили, называя свою деятельность «организацией особого режима». При очень скудном пайке редко кто выдерживал две недели. Бержье впоследствии записал: «Память говорит, что мне привязали на спину крест, примерно втрое тяжелее меня самого, и что с этим грузом я целый день ходил вокруг маленького бассейна, вырытого в центре лагеря. Объективно это, разумеется, совершенно невозможно»! Его избивали, заставляли влезать на столб и прыгать на корточках, бросали на талый снег. Жак научился впадать в трансовое состояние, внешне напоминавшее потерю сознания. «В эти мгновения я совершал настоящий побег — в прошлое. Снова ходил по улицам Одессы, слушал деда, отмечал Субботу. Иногда я возвращался в какое-нибудь летнее утро, когда дома все спали и солнце только-только показывалось на краю неба. Мне как бы удавалось урвать немного сна в счастливом детстве. В настоящем такие переживания претворялись в удивительную силу»! Эсэсовцы делали ставки — когда же окочурится «этот еврейчик». «К концу недели!» — заявил комендант, — «Ставлю бутылку доброго шнапса»! Он проиграл три бутылки. К исходу третьей недели пришло распоряжение отправить заключённого Верна в лагерь Маутхаузен. Маутхаузен — это не один лагерь, а целая система мест заключения и производств, где нацисты, словно предаваясь дьявольской алхимии, выжимали из узников последние силы, превращали их в деньги, торгуя через нейтральные страны даже с Соединенными Штатами! Только у узников был свой интернационал и весть о прибытии Верна опередила его. Вскоре Жак уже входил в руководство подпольной организации, объединившей заключённых из разных стран. Плечом к плечу с ним готовили освобождение генерал Карбышев и немецкий антифашист Фриц Д. В конце апреля 1945 года благодаря работе подпольного комитета был сорван план тотальной ликвидации лагеря. К 3-му мая большая часть эсесовцев пустилась в бега. Исчез в тайном укрытии комендант лагеря. Власть по сути перешла к подпольщикам. День, когда американские части вошли на территорию Маутхаузена для Бержье начался так: «Мой лагерный товарищ, русский, до войны у себя на родине был крупным специалистом по антирелигиозной пропаганде. Увидев, как на холм выезжает американский джип, он истово перекрестился и проникновенно выдохнул — ‘Слава Б-гу’!«. Вскоре с подпольным комитетом уже общалось военное начальство американцев. Сделать предстояло много: обеспечить истощённых людей едой, медпомощью, тёплой одеждой, постараться не допустить мародёрства и насилия, надо хоронить ещё непогребённых… Бержье настоял, что необходим оператор и фотограф — люди должны знать, что творилось в этом страшном месте! «Жалко, комендант ушёл», — с раздражением швырнул на землю окурок майор-американец, — «Эх, знать бы, где он»… Вдруг худющий человек в лагерной робе, поправив съезжавшие с носа очки, сказал : «Я знаю». «Жак, откуда»? «У тебя, что, прозрение»? «Да не слушайте его, он от ненависти к этим свиньям уже даже бредит»! Но бредом это не было: удивительная память мальчика из Одессы не потеряла свою четкость и ясность, не смотря на переезды, годы, тяготы и лишения. Оброненные когда-то охранниками лагеря фразы, пустая их болтовня вдруг сложились в точную картину: комендант скрывается в Верхних Альпах в своём охотничьем доме. Там и взяли штандартенфюрера СС Франца Цирайса. До суда ему не дожить… А Верна-Бержье уже 19 мая «летающая крепость» с другими бывшими узниками, из тех, что могли ходить, везла в Париж. Жак, буквально опьяневший от счастья и свободы, сел с кипой взятых в киоске старых газет и журналов, на лавочку: хотелось понять, как изменился мир, пока он пребывал в Бездне. Так, казнён Муссолини… Это не интересно… Подписана безоговорочная капитуляция… Прекрасно! Вот! Новая химия — будущее за силиконами! Надо же… Возможна ли ядерная бомба… Весил господин Бержье к тому времени едва ли больше 40 килограммов. «Выйдя из лагеря, я обнаружил у себя две способности, которых не было раньше. Я совершенно точно угадывал, кто и что хотел бы съесть. Это ушло через год. Ещё я безошибочно чуял слежку», — вспоминал Жак. До начала 50-ых годов человек, которого товарищи по Сопротивлению продолжали звать Верном, был на службе возрождённой Франции. Он возглавил группу в секретной службе, занимавшуюся поиском нацистских секретных технологий. генерал де Голль понимал, что предстоит передел влияния в мире и хотел получить хоть какие-то козыря для переговоров с Большой Тройкой — Черчиллем, Трумэном и Сталиным, тем более что август 1945 года показал: американцы монопольно обладают оружием страшной мощи! Агенты Бержье слали ему информацию со всей страны. Им удалось раскрыть местонахождение чертежей последних разработок Мессершмитта, захватить две складированных ракеты «Фау», различные элементы к ним, допросить многих немецких учёных, работавших в области атомных разработок. Был вывезен из Шварцвальда во Францию профессор Бертольда, занимавшегося радиометрией в компании братьев Хортен, разрабатывавшей для Люфтваффе реактивный самолет в форме крыла. В общем, на переговоры было с чем выйти. Война, время, проведённое в лагерях и два города, стёртые в мановение ока с лица Земли сформировали в Бержье убеждение, что часто человечество оказывается морально не готово к ответственности за последствия совершённых научных открытий. Словно мальчишке, который позволяет себе стрельнуть мелкой пулькой из рогатки в голубя, кошку, а то и в приятеля, попадает в руки тяжёлый пулемёт… Жак решил отойти от занятий академической наукой и посвятить себя исследованию чудесного и небывальщины, о чём и сообщала его визитка. Он с научной тщательностью копался в документах, летописях, пропадал в библиотеках, делал выписки и копии, разбирался в древних манускриптах. Так рождались удивительные публикации, ставившие перед читателями фундаментальные вопросы бытия — куда же идёт человечество: в светлое будущее с космическими полётами, высокими целями и отсутствием границ, или к полному уничтожению, как, по его мнению, уже происходило не раз в истории (вспомним предания о Ноевом Ковчеге, Атлантиде, развалины Мохенджо-Даро в Индии). Итогом стали 49 книг, из которых на русский переведено всего лишь семь. Например, работа «Проклятые книги» посвящена таинственным трудам, согласно легендам содержащим опасные для человека знания, связанные с управлением массами, изменением реальности и использованием ядерной энергии. Тут же Бержье впервые ясно изложил свою идею о тайном заговоре неких «посвящённых», следящих, какие знания и когда можно выпустить в свет. Самой известной его работой стала книга «Утро магов», написанная в содружестве с молодым тогда журналистом Луи Повелем. В ней впервые для широкой публики разъяснялась оккультная доктрина нацизма, старавшегося воплотить Ад на нашей планете. Бержье многое сделал для развития жанра научной фантастики в послевоенной Франции: помогал основывать небольшие журналы, публиковавшие переводы англоязычных писателей, державших марку первенства в этой нише. Особенно поразил Жака Говард Лавкрафт и его мифология Ктулху. Бержье сам подготовил переводы произведения этого странного человека. Идея о том, что люди отделены от опасности и ужаса всего одним шагом неведения и везения импонировала бывшему узнику фабрики смерти. Однако для целенаправленного создания достойного будущего по мнению Бержье нужны были произведения совсем иного рода. Он нашёл их в современной советской фантастике. Особенно Жак ценил Ивана Ефремова и молодых тогда братьев Стругацских! За год до своего ухода, то ли желая положить конец всевозможным слухам и сплетням, то ли желая поддать жару и посмеяться над сплетниками и клеветниками, он издал последнюю книгу — свою автобиографию, название которой можно перевести как «Легендой не был». Только это не совсем так. Был легендой Яша-Жак, был… В 1966 году вышел фильм, снятый на студии DEFA (ГДР), названный «Застывшие молнии». Фильм не говорил прямо о Бержье, но рассказывал историю борьбы против применения гитлеровцами своего чудо-оружия. А в 1968 году Жак был увековечен в одном из комиксов серии «Приключения Тинтина», необычайно популярном во Франции. Из трудной ситуации главных героев выпуска «Борт 714 до Сиднея» спасает профессор Мик Езданитов — вылитая копия мэтра Бержье! Впрочем, Жак никогда не гнался за славой. Его именем хотели назвать улицу в Лионе. Он изящно отклонил предложение: «Поверьте, я ещё сделаю что-нибудь великое, и, увековечивая мою память, что-то назовут. А вот мой друг, отдавший Свободной Франции всё, даже жизнь»… Улицу назвали в честь человека, руководившего группой Сопротивления после ареста Жака, Рене Пелле. Итак, Яков Михайлович Бергман шагнул в неизведанное 23 ноября 1978 года. Наследие его может показаться сомнительным и неясным. Но лучше дадим слово ему: «Подлинное воображение — нечто совсем иное, чем бегство в ирреальное. Воображение — очень тонкий инструмент, и его надо научиться применять по своей воле. Где бы мы были, если бы не воображали себе ОСВОБОЖДЕНИЕ? Никакая способность ума не достигает больших глубин, чем воображение; оно — великий ныряльщик». источник »

49 +