фото показано с : theuk.one

В начале 2019 года, академический журнал Антипод (Antipode) опубликовал статью под названием «Субподрядная академия: отчуждение, эксплуатация и разочарование в индустрии зарубежных исследований сирийских беженцев в Великобритании». Авторы статьи, Майсун Сукарие (Mayssoun Sukarieh) и Стюарт Таннок (Stuart Tannock) из университета Лондона, провели анализ финансируемого Соединенным Королевством исследовательского проекта по беженцам в Лебаноне. Проект ставил перед собой разные цели, среди которых было развитие глобального партнерства, а также построение потенциала среди местных специалистов. В своей статье авторы обращают внимание на то, как для ливанских ассистентов исследования, результаты проекта разительно отличались от официально заявленных и заключались в «отчуждении от самого исследования, ощущении собственной эксплуатации во время исследовательского процесса и разочаровании в исследовательском секторе университетов Великобритании». Для Сукарие и Таннок основной задачей и предметом озабоченности стала необходимость «более основательно подходить к вопросу признания вклада, ощущений и интересов самих ассистентов исследования, а также, что очень важно, понимать как политико-экономические аспекты университетских исследований формируют сам исследовательский процесс и результаты и, в целом, может оказывать более глобальное социальное влияние. Такое воздействие от проекта может быть намного менее положительным и существенно контрастировать с обещаниями, прописанными в тексте проектных заявок». Их анализ может с легкостью быть применен и к другим многочисленным проектам в разных уголках географии глобального юга. Несомненно, подобное происходит и в повседневной профессиональной жизни центрально-азиатских женщин — ученых. Я прибегу к своей собственной истории, чтобы привести пример того, как женщины научились бросать вызовы таким ситуациям способами, которые сложны и неочевидны. Эти события произошли несколько лет назад, когда я была начинающей научной сотрудницей в исследовательском проекте, который осуществлялся одной европейской исследовательской организацией. Как это часто бывает с этнографическими исследованиями, во время «полевых работ» я столкнулась с неожиданными для самой себя наблюдениями и превратила их в аналитическую статью, которая впоследствии была опубликована в отредактированном сборнике известного издателя. Публикация была подготовлена в свободное время и независимо от интенсивного сбора данных, непосредственно связанных с моей основной работой и без каких-либо затрат для моей европейской организации. Статья была подготовлена при активном участии моей коллежанки, также ученой, которая была указана в качестве соавтора. Мы представили нашу статью на международных конференциях и были в полном восторге от такого небольшого академического успеха. Никто из нас не подозревал, что все это вызовет серьезную негативную реакцию со стороны моей принимающей организации. Особенно, учитывая тот факт, что весь необходимый этнографический материал был собран в необходимом количестве и соответствовал требуемому качеству. Учитывая все это, по возвращении в свою организацию в Европе я ожидала положительную оценку и даже похвалу за свою продуктивность со стороны моих непосредственных руководителей. Вместо этого на следующий день после моей презентации результатов «полевых работ» меня вызвали в офис одного из них, где меня обвинили в проявлении неуважения к моей принимающей организации. Мне было сказано, что, если мои публикации и могут иметь соавторов, то ими должны стать представители принимающей организации, а не кто-то «внешний». Мне было представлено напоминание, что «это именно наше правительство платит за наращивание вашего потенциала, а не [имя моего соавтора]. Поэтому, если вы сделаете это еще раз снова, вы будете немедленно отправлены домой». Все, что я помню на тот момент — это ошеломляющее и непреодолимое чувство стыда и вины, которое преследовало меня в течение нескольких недель после этого разговора. Для меня то, что случилось было провалом: я провалилась как член команды, как коллега, как ученая и в целом, как человек. Я считала себя неблагодарной, несообразительной и недальновидной. С этими сомнениями и вопросами о самой себе я продолжала работать в этом учреждении еще два года, и, выполнив свои задачи согласно контракту, оставила его с неоднозначным чувством облегчения, вины и «незавершенности». Не исключение, а правило Сейчас я уже работаю преподавателем в университете, однако опыт, рассказанный ранее, до сих пор остается со мной. Причина этому, то что теперь, уже в новом окружении, я замечаю, как мои новые коллеги регулярно сталкиваются с подобными ситуациями. Со временем я стала набираться смелости задавать неудобные вопросы и тем самым давать отпор. Я считаю это необходимым, потому что академическая честность означает, что все авторы должны получать справедливое признание за свой вклад в научный труд. И наоборот, если этого вклада не было, то имена так называемых «зайцев» не должны отображаться в качестве соавторов. Или я так думала. Описанный мною инцидент кажется больше правилом, чем исключением. Такие ситуации являются неотъемлемой частью глобальной политико-экономической системы академических исследований. В этой системе, научные руководители или супервайзеры, как правило, получают недостаточное финансовое вознаграждение за эту работу и, соответственно, согласно неписанным правилам, ожидают дополнительную выгоду в форме получения соавторства научных статей со своими подопечными, если те публикуются. Соавторство в научных публикациях имеет большое значение при процедурах рассматривания профессионального повышения, увеличения заработной платы и получения дополнительной квалификации и так далее. Именно этим я стала объяснять то несправедливое отношение к себе. Я пришла к пониманию, через анализ институциональных правил и процессов, что люди, с которыми я работала были вынуждены именно так отреагировать на мою несанкционированную публикацию. Потому что принципы работы в их организационной системе и иерархии не оставляли им другого выбора. Такой подход стал моим способом взаимодействия с организациями, где я работала. Я систематически анализировала такие ситуации с точки зрения институциональных систем и даже начала представлять результаты своего анализа на открытых форумах и публиковать. Таким образом, мои институциональные дома стали моим «полем». Канадская феминистка и социологиня Дороти Смит продвигала идею о том, что знания организованы по институциональному принципу. Ее теория помогла мне понять как несправедливость и неравенство, включая те, что я испытала на себе, не являются характеристиками или особенностями индивидуальных людей. На самом деле, они представляют собой последствия институциональных систем, которые признают и дорожат одними видами знаний, а другие обесценивают и игнорируют. Влияние этих систем на индивидуальное поведение не очевидно, и поэтому это работа исследователя — изучить то, как это происходит. Это именно то, как я взаимодействую с академической сферой своей деятельности дома, у себя в стране. В таком процессе я постоянно сталкивалась с некоторым ощущением самой себя как хронической жалобщицы. Независимая феминистическая исследовательница Сара Ахмед и ее проект о жалобе заставил меня по-другому взглянуть на это. Ахмед считает, что жалоба как процесс помогает нам определить и идентифицировать проблемы, которые для нас являются общими. Это вдохновило меня позволить себе считать свои жалобы формой такого политического действия. Жалоба как процесс, формальная или неформальная, стала моим способом разрешения моей травмы, понимания моей интеллектуальной субъективности и то, как я к этому пришла. Жалоба как процесс помогла мне идентифицировать дискриминационные практики и понять, что они имеют глубокие институциональные корни. Глубокий внутри личностный анализ должен стать неотъемлемой частью любого обсуждения процессов производства знаний в контексте взаимоотношений между индивидуальными людьми, организациями и государствами на глобальном и местном уровне. Личный опыт всегда институционален, а институциональные положения всегда будут иметь влияние на конкретных людей. Предупреждение о том, что я буду «немедленно отправлена домой» на самом деле было угрозой. В нем не присутствовало ноток заботы или переживания за меня. Наоборот, это была отсылка к источнику моего финансирования и моей зависимости от ресурсов моей организации. Это был такой карьерный совет мне — не проводить независимые исследования и не следовать принципам академической честности. До меня было доведено, что имена старших сотрудников проекта должны быть обозначены как соавторы независимо от того, вносили они вклад в написание статьи или нет. Ахмед называет это «институциональное обещание счастья», что означает, «не жалуйся и будет тебе счастье, то есть твоя карьера пойдет вверх». От меня ожидали, что я исправлю свою «оплошность». И я это сделала. Я написала еще одну статью и поставила имена своих супервайзеров как соавторов. Я хотела исправить ситуацию, я хотела подходить своей организации, и я хотела быть принятой там. Но это только усугубило мое ощущение отчуждения от нее. Я разочаровалась в академическом мире. Я была травмирована им. Сейчас уже я понимаю, что стала жертвой нападения, угроз и дискриминации на основе своего гражданства, своего экономического положения и тех финансовых условий, от которых я зависела. Я стала частью глобального разделения между югом и севером, между «развитыми» и «развивающимися» государствами, между бинарными атмосферами, связанными линейным распределением финансовых потоков из севера на юг, якобы для продвижения развития последнего. Мой контракт с моей организацией был основан именно на таких отношениях между глобальным севером и югом. Я просто должна была быть гражданкой «развивающегося» государства, чтобы после окончания своей работы, я могла стать «носительницей развития и благополучия» в своей стране и использовать свои новые знания и навыки. Таким образом, я изначально была должницей перед глобальным севером. И даже зарплата, которую мне платили за мою работу так не называлась. Оплата за мой труд называлась стипендией или «финансовой поддержкой». Я была оплаченным ресурсом, от которого ожидалось строгое выполнение проектных заданий и достижения поставленных задач. Проявление независимых инициатив и инициативности считалось излишним и ненужным. Я была принята в проект именно на таких условиях и с ожиданиями, что я буду послушна, благодарна и немногословна. Когда я такой не была, меня восприняли как угрозу всей системе. В 2004 году Диан Рей (Diane Reay) выдвинула аргумент что, «присвоение интеллектуального труда, принадлежащего нанятым исследователям, стало нормативной, рутинной практикой в академическом мире». Признание этого факта является солидной базой для дальнейших действий. Веря в то, что жалоба помогает нам сделать наши общие проблемы увиденными, услышанными и читаемыми, мы вовлекаемся в новую форму сопротивления, в новое политическое движение. Я сознательно вступаю в это движение, потому что я верю в обещание, данной Сарой Ахмед, что даже если жалобы могут не привести ни к чему, они приводят к друг другу нас с вами. И это уже случилось. Данная серия статей тоже началась как коллекция личных жалоб от разных женщин-ученых и активисток, которые занимаются исследованиями и живут в странах Центральной Азии. Как и предсказывала Ахмед то, что может раскрыть жалоба может взорвать и преследовать организации. Это мой способ утвердить свою активную позицию: через жалобу я сопротивляюсь и бросаю вызов практикам злоупотребления властью. Елена Ким живет в Кыргызстане. Она преподает в Американском Университете в Центральной Азии, а также занимает административную позицию среднего уровня. Темы ее исследований, преподавания и консультирования включают пересечения вопросов гендера и международного развития, гендерного насилия, сельского развития и экологической гендерной справедливости. источник »

70 +