Бывший премьер более трех лет держал рот на замке. И вдруг что-то заставило его заговорить

Впервые я познакомился с ним в 2002 году на обеде, устроенном в здании парламента Консервативной партией для иностранных журналистов, аккредитованных в Великобритании. Молодой, с приветливой улыбкой, Дэвид Кэмерон был представлен нам как один из новых многообещающих сотрудников партийного аппарата. Он не держал речей, не рассказывал историй, не делал политических прогнозов. Улыбался, спрашивал моих коллег, кто откуда, рассказывал, где бывал, а где еще нет.

Когда очередь дошла до меня, Дэвид поведал забавную историю про то, как ездил в СССР после окончания Итона и провел там почти целый год. «А кто вам устроил такое шикарное путешествие?» – поинтересовался я. «Кажется, в штате колледжа были люди, которые специально занимались организацией таких поездок. У них были связи во многих крупных и интересных государствах, в посольствах этих стран. Естественно, и в вашей стране», – сказал Дэвид.

Отвечая на вопрос «Чему вы научились в СССР?», Дэвид на секунду замялся, потом улыбнулся: «У вас, конечно, был не рай, но главное, что я тогда понял: в большой и богатой стране можно при желании создать некий вариант социализма. В маленьких и бедных государствах ваша модель чаще всего не приносит успеха».

Этот беглый анализ выпускника средней, хотя и хорошей английской школы показался мне тогда хоть и необычным, но достаточно интересным. «Вы хотите сказать, что, например, в Великобритании он не применим?»

«Думаю, что вряд ли, – улыбнулся Дэвид, – хотя, знаете, политика способна иногда на такие невероятные фортели…»

Я понимающе кивнул.

Через восемь лет в возрасте 43 лет он относительно неожиданно стал премьер-министром, увеличив число депутатов тори на 93 человека. Для консерваторов это был рекорд, однако абсолютного большинства в Палате общин получить не удалось.

Но Кэмерон не опустил руки. Очень быстро он сумел сговориться с молодым лидером либеральных демократов Ником Клеггом, и впервые за много лет была создана правительственная коалиция, которая на удивление британцев успешно просуществовала весь пятилетний срок до следующих выборов.

Весной 2016 года консерваторы во главе с Кэмероном наконец добились большинства в парламенте. Оно не было подавляющим, не производило впечатления полного разгрома лейбористов, но было достаточным для того, чтобы продолжать теперь уже самостоятельно управлять государством. За что Кэмерон и его министр финансов Джордж Осборн с удовольствием и энтузиазмом и принялись.

Прежде всего Кэмерон решил взяться за одну из давних проблем своей партии: попытался ликвидировать внутренний раскол среди тори. Суть его была проста: среди рядовых консерваторов было немало таких, которые не хотели находиться в зависимости от Европы и Евросоюза. Были и такие члены партии, которые категорически не хотели лишаться преимуществ, предоставляемых ЕС своим членам. При этом первых было несравненно меньше, чем вторых. Наверное, именно поэтому Дэвид и Джордж выбрали для решения вопроса весьма острое и опасное оружие: общенациональный референдум.

Опросы показывали, что соотношение колеблется в пределах между 30:70 и 40:60. Считалось, что в ЕС Великобританию «затащил» в 70-х годах премьер-министр из партии тори сэр Эдвард Хит. Недовольство по этому поводу высказывали главным образом менее половины консерваторов.

Успешно проведенный за два года до этого плебисцит по вопросу о независимости Шотландии, безусловно, добавлял им уверенности в себе.

Между тем, в руководящих органах партии болельщиков европейского пути было не так много. Но поскольку за участие в Евросоюзе выступали премьер Кэмерон, казначей Осборн, министр внутренних дел Тереза Мэй и некоторые другие ведущие министры, то остальные старались не раздражать старших товарищей. В стане «европейцев» было относительно спокойно. Ничто не предвещало неприятностей. В худшем случае разрыв с соперниками мог сократиться до пары процентов.

Но опросы показывали, что население в целом не горит желанием сбегать из Европы. Свободное перемещение по континенту, возможность учебы и работы в таких странах, как Италия, Австрия, Франция, Германия, Нидерланды, Швейцария, Испания, не может не привлекать голодную на путешествия молодежь. Особенно британскую, которая проводит время в тесных университетских зданиях по большей части скучных маленьких городков и мало что знает об остальном мире.

Цифры назывались разные, но почти все они были в пользу еврофилов. Причем разрыв все время увеличивался.

У тех, кто хотел поскорее избавиться от контроля Брюсселя, были свои заботы. Это были, как правило, коренные жители Средней и Северной Англии, которых ужасно волновали вопросы потери рабочих мест. Для них это была крайне болезненная тема и называлась она – иммиграция. Это был контингент, на который ориентировался Найджел Фарадж.

Речь шла не только о беженцах из Сирии, Африки и других стран, где уровень жизни населения упал за последние годы ниже плинтуса. Британских работяг больше всего волновали гости из других европейских стран.

Ясно, что в Соединенное Королевство приезжали в поисках работы и квалифицированные специалисты из недавних так называемых «социалистических государств»: Польши, Болгарии, Венгрии, Чехии, Словакии, Румынии, бывшей Югославии. Вполне опытные и умелые слесари, токари, программисты, автомеханики и т.д. Они без колебаний становились на места, которые еще недавно занимали их британские коллеги, и легко соглашались на небольшие по здешним меркам фунтовые зарплаты.

Особенно нравилось им то, что по правилам ЕС им полагались также все социальные льготы и привилегии в британских размерах, которые им не снились у себя дома.

«Очень скоро стало понятно, что именно этот фактор сыграл решающую роль в нашем поражении на референдуме 2016 года», – сказал Кэмерон в своих воспоминаниях – книге For the Record, которая на этой неделе вышла из печати.

57 +