фото показано с : theuk.one

Чтобы отвести возможные подозрения и проложить путь к диалогу, начну с заявления, что данная статья касается преимущественно внешней политики и не будет рассматривать внутренние дела, за исключением случаев, когда того требует логика публикации или контекст. Я также признаюсь в сложностях с формулировкой необходимых вопросов, стоящих за моим намерением написать эту статью, точнее любую статью, которая должна объяснить и проанализировать то, что происходит сегодня в мире. Я слышу, что нет необходимости оправдывать попытки дистанцироваться от вопросов внутренней политики, ведь это стало нормой в наше время, все более далекой от демократии. Что касается признаний по поводу трудностей с постановкой вопросов для обсуждения, то, на мой взгляд, в любой стране писатель или журналист по-прежнему имеет полное право признаваться в таких вещах. Кроме того, он может просто попросить у читателя сочувствия или же помощи в этих вопросах. Информационные сообщения, непрерывно поступающие из столиц наиболее важных и не очень государств мира, свидетельствуют, что все политики сталкиваются с трудностями, или, точнее, с необычными осложнениями при принятии или изменении решений в области внешней политики. Интуиция, пристальное наблюдение и постоянные вопросы убеждают меня в справедливости такого утверждения. Здесь я не вижу принципиальной разницы между сложностями, с которыми сталкивается президент Владимир Путин во время рабочего дня в московском Кремле или президент Дональд Трамп в тот же день в Белом доме в Вашингтоне. Приведу пример. В прошлом все политики, будь то ветераны в этой сфере или новые лица, принимающие решения в крупных и даже небольших странах, отдавали себе отчет в том, кто является их врагом, а кто — другом и союзником. Мы знали их в лицо, не путали друг с другом, не меняли свое отношение к ним, включая намерения, обещания или давление. Теперь с относительно высокой долей уверенности я могу заявить, что враги, союзники и друзья, а также критерии и масштаб их лояльности больше не являются постоянными переменными или, по крайней мере, меняются медленно. Я и те, у кого есть доступ к нужной информации, знаем, что все, кто крутится вокруг Овального кабинета в Белом доме или Foggy Bottom («туманный район» — шутливое название Государственного департамента США — прим. ред.), а все они так или иначе ответственны за принятие решения в сфере внешней политики, ни за что не смогут единогласно ответить на вопрос о том, кто же является врагом или другом этой великой державы. Мы также не услышим от них единодушного мнения о том, кто их враг номер один. Даже если провести голосование, вряд ли можно будет добиться большинства по этому вопросу. Главный враг — это Россия, Китай, террористы или торговцы наркотиками по ту сторону границы с Мексикой? Давайте спросим себя, ведь мы все, кажется, стали экспертами в международных делах, кто считается главным врагом Египта? Хорошо, зададим другой вопрос, может, он будет легче, — какое государство возглавляет список дружественных нам стран? А существует ли альянс, членами которого мы являемся, и который нас защищает? Эпоха простых политических задач в сфере международных отношений осталась в прошлом. Для лидера развивающейся или недавно получившей независимость страны, управление внешней политикой могло ограничиться выбором державы, которой он бы неуклонно следовал. Некоторые решили присоединиться к альянсу, чтобы наслаждаться комфортом и безопасностью, которые он гарантирует. Какой-то авантюрист мог решить стать союзником великой державы, и цена этой авантюры, как и отказа от нее, была известна заранее. Она была высокой. Однако условия изменились, и новые правила игры поощряют небольшие государства следовать за несколькими державами одновременно. Для сравнения эпохи одной лояльности с нашей эпохой мульти-лояльности можно привести пример Турции, где господин Реджеп Тайип Эрдоган разработал внешнюю политику, форма и содержание которой чрезвычайно сложны. Фактически, президент Турции ежедневно демонстрирует нам запутанную международную ситуацию, в которой он знает, как разработать модель, пригодную для применения в настоящее, а не в любое другое время. Он извлёк пользу от прихода в Белый дом того, кто любит разрушать институты и низвергать идеи в пользу непонятных конфликтов. Он также использовал намерения Белого дома и Кремля в отношении разрушения европейского дома. Эрдоган извлек выгоду из внезапного вакуума, который возник в концепции союзника в международных отношениях, поэтому свободно и, возможно, даже безрассудно проводил политику, которая нарушают условия его членства в НАТО. Я убедился в этом, когда слушал генерального секретаря НАТО, выступавшего с госпожой Кристиан Аманпур в одном из выпусков ее телевизионной программы. Генеральный секретарь альянса выглядел слабым. Точнее, слабым выглядел его ответ на политику президента Эрдогана, враждебную идеологии и уставу организации, членом которой является Турция и от которой она зависела в области обеспечения своей безопасности перед лицом экспансии советской России. По моему мнению, Турция не изменила членству в НАТО — это НАТО претерпела изменения. Также на мой взгляд, Анкара полностью уверена в возвращении экспансионистской России, но НАТО распадается. Эрдоган выиграл от изменений в отношениях и балансе сил в системе Европейского Союза. Кризис вокруг Brexit был своего рода стимулом для турецкой политики в отношении Европы после стадии отдаления и отчуждения с обеих сторон. Однако этот кризис не был единственным таким стимулом для президента Эрдогана в его отношениях с Европой. За последние несколько лет целый ряд событий изменил характер и форму системы баланса сил на континенте. Например, на положение госпожи Ангелы Меркель и, как следствие, Германии в Европе негативно повлияло ухудшение их и без того напряженных отношений с президентом Трампом и его администрацией. То же самое можно сказать о поражении христианских демократов на выборах в Германии. С другой стороны, на позицию госпожи Меркель и Германии в целом оказал негативное влияние явный дефицит европейского влияния на Россию по поводу кризиса на Украине и политики российского вмешательства во внутренние дела европейских стран, включая Германию и Францию. На обе страны, как в Европе, так и за рубежом, повлиял конфликт между ними из-за европейской роли в ливийском кризисе и вопросах региональной обороны. Речь идет о кризисе внутри НАТО, а также интервью президента Франции для журнала The Economist, в котором он констатировал «смерть мозга» Североатлантического альянса. Турция извлекла выгоду из новых ситуаций в международной системе. Я выбрал ее в качестве примера для сравнения двух моделей внешнеполитических отношений в разные эпохи. В публикации не выделены другие преимущества, которых достигли президент Эрдоган и Турция в отношениях с ближайшей региональной системой — арабским миром. Здесь мы должны задать вопрос, извлекла бы Турция такую же пользу из нынешней ситуации, если бы России не существовало или российский экспансионизм стал барьером против турецкого экспансионизма. Израиль выиграл от российского присутствия и расширил влияние, и Иран сделал то же самое. Вот так мы перешли от арабской региональной системы, которая, на взгляд Эрдогана, казалась безжизненной, к ближневосточной региональной системе, которая сегодня может заявить о себе. источник »

76 +