фото показано с : theuk.one

В рамках совместного с Научно-просветительным центром «Холокост» проекта «Авторы Победы: последние страницы войны» мы продолжаем публикацию писем и дневников последних недель Великой Отечественной. Большинство из публикуемых документов было передано в Архив Центра «Холокост» из семейных архивов граждан постсоветских республик, Израиля и США. В изданных Центром пяти сборниках «Сохрани мои письма…» в 2007–2019 годах было опубликовано свыше 1500 писем и 1000 фотографий, около 30 дневников — в том числе присланных из Иерусалима, Тель-Авива, Хадеры, Реховота и Ашдода. Просим наших читателей направлять в Центр «Холокост» оригиналы и электронные копии своих семейных реликвий по адресам: или  Не только за свою страну Солдаты гибли в ту войну, А чтобы люди всей Земли Спокойно ночью спать могли. Спросите тех, кто воевал, Кто нас на Эльбе обнимал… (Евгений Евтушенко) 25 апреля 1945 года произошла историческая Встреча на Эльбе. Событие оставило глубокий след в памяти участников — как с советской, так и с американской стороны. Официальная сводка Советского информбюро, однако, объявит о встрече лишь спустя двое суток, 27 числа: «Войска 1-го Украинского фронта и союзные нам англо-американские войска ударом с востока и запада рассекли фронт немецких войск и 25 апреля в 13 часов 30 минут соединились в центре Германии в районе города Торгау». Осознание историчности Встречи на Эльбе пришло не сразу, 25 апреля 1945 года главное внимание было направлено на Берлин и Восточную Пруссию. В тот день войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов окончательно окружили столицу Германии. Тогда же под ударами 3-го Белорусского фронта пала крепость Пиллау, последний опорный пункт противника на Земландском полуострове — именно с этой победы Красной Армии и начиналось сообщение Совинформбюро. Было также отмечено освобождение бывшего французского премьер-министра Эдуара Эррио. А название реки Эльба прозвучало в сводке от 25 числа лишь мельком — в череде десятков других топонимов. Раньше, чем передовые части Красной Армии, американцев встречали советские военнопленные, освобождённые союзниками на Западном фронте. Сохранились даже снимки наших бойцов, переодетых в новенькую американскую униформу — правда, без знаков различия. При этом встречи представителей двух армий, говоривших на разных языках, нередко приводили к курьёзам — иногда трагичным, иногда комичным. Одну отдельно взятую «трагикомедию» запечатлел дневник старшего лейтенанта Александра Борисовича Вейгмана (1916–2000). Александр Вейгман родился в Староконстантинове (нынешняя Хмельницкая область Украины), до войны жил в Москве. Оборонял советскую столицу в рядах народного ополчения, затем вместе с регулярной армией участвовал в Ржевско-Вяземской операции. 24 апреля 1942 года попал в плен. Скрыл национальность, назвавшись татарином, Николаем Петровичем Арбековым. Содержался в лагерях военнопленных на территории СССР (Вязьма, Каунас) и Германии (Франкфурт-на-Майне, Бад-Орб, Мюльхайм). 26 марта 1945 года вместе с товарищами совершил побег и 1 апреля вышел в расположение американских войск. С собой удалось взять дневник, который Александр Вейгман вёл с января 1945 года. Он опубликован во втором выпуске сборника «Сохрани мои письма» (С. 285–291). «25 апреля Среда. Встал пораньше, ибо спешил в клуб слушать утренний выпуск последних известий по радио. Особо знаменательно сегодня — это обыск в 15 часов квартиры СС-коменданта лагеря военнопленных г. Киева. Мной были найдены подтверждающие документы и фотоснимок его деятельности, издевательств и уничтожения советских военнопленных, [что] особенное впечатление оказало на меня, это разрушенный памятник­ В. И. Ленина в г. Киеве, и на пьедестале памятника встал этот деспот, фашистский изверг, комендант лагеря Киев-Дарницы. Однако немцы донесли на нас в американскую полицию, что мы якобы собрались грабить квартиру, и их полиция, не разобравшись, нас — Володю Храмова, Григорьина и меня — арестовали и на машине „Виллис“ отвезли в тюрьму г. Оффенбах. Посадили нас в камере, где сидели ещё два бывших военнопленных. Так как это было перед первомайскими праздниками, мы решили разукрасить камеру к 1 маю; имеющие только карандаш, нарисовали звезду, лозунги на стене. Я лично написал первомайские лозунги на бумаге. Сидеть томительно и обидно, что сидим у союзников в тюрьме, и за что, за правду. Разные мысли о сроках сидения в тюрьме. Но мы спокойные, ибо знаем, за что сидим, а следовательно, и нас освободят, однако помним, что это американцы, а не советские органы. С такими мыслями легли на полу спать все вместе». Мы не будем томить читателя неизвестностью относительно дальнейшей судьбы Александра Вейгмана и сделаем небольшой «флэшфорвард», опубликовав дневниковую запись за следующие сутки: «26 апреля Четверг. С утра в тюрьме. Сидим, скучно, томительно, и разные мысли в голове кружатся. Ведь скоро 1 мая, праздник весны и освобождения из фашистской неволи. Но, увы, опять тюрьма. Получили завтрак: 250 гр. хлеба, 30 гр. колбасы и пол-литра воды (чай). Однако в 2 часа дня нас вызвали на допрос в следственный отдел. Беседовал с нами американский унтер-офицер, по национальности — поляк. Он разговаривал на ломаном русском языке. Читал неуместную нотацию о нас. И нас в 3 часа освободили». В мае 1945 года Александр Борисович Вейгман повторно призван в Красную Армию. Его непоколебимая преданность советским праздникам, вероятно, была оценена по достоинству — он был назначен на должность замполита батальона. «МЕЧТАЮ О ХОРОШЕМ ДРУГЕ» В конце апреля 1945 года солдаты и офицеры Красной Армии жизни с ощущением скорой Победы. К сожалению, с ним же многие и погибали в последних боях Великой Отечественной. По ошибке или же специально, 23-летний капитан медицинской службы Иосиф Григорьевич Барон 25 апреля 1945 года писал о взятии Берлина как об уже свершившемся факте. Опережать события было в характере Иосифа Барона — как будто про него написал поэт Вяземский: «И жить торопится, и чувствовать спешит». В нём часто вспыхивали романтические чувства, которыми он делился со своим дневником. Часто он выкраивал время для знакомств по переписке, как это было принято в те годы. «25 апреля 1945 г. Самочувствие моё стало хор[ошее]. С 21[-го] с[его] м[есяца] работаем в г. Бервальде в СЭГ [сортировочно-эвакуационный госпиталь] в 70 км от Берлина, а Берлин взят. Как хочется туда попасть, посмотреть, это — фашистское логово. Всё-таки я молод — пора увлекаться и любить. А на самом деле у меня ни того, ни другого нет (если не считать Терезы). Чем это объяснить? Да очень просто: я не могу, как многие другие, „быть животным“. Скучно, иногда думаешь — хоть какое-либо увлечение, хотя и сам я очень мало для этого предпринимаю. Ещё и сейчас я сохранил некоторую робость в отношении с женщинами, но вместе с тем я мечтаю о хорошем друге — девушке или парне. Погода стоит замечательная, хожу в плаще. Завтра собираемся ехать в Берлин, если нас не задержат какие-либо непредвиденные обстоятельства». («Сохрани мои письма…» Вып. 4. С. 254.) Романтик, Иосиф Барон мечтал стать театральным критиком, после войны даже занимался при театре танцами — но в конце концов связал всю свою жизнь с медициной. Фронтовик, переживший ранение, награждённый медалями и орденом Красной Звезды, дослужившийся до командира санитарной роты, — Иосиф Барон в первую очередь торопился туда, где страдали и умирали товарищи, спешил спасать человеческие жизни. Из воспоминаний Иосифа Барона, опубликованных в газете «Московский комсомолец» (Добровольский А. С. Как полковой врач спас на передовой сотни солдатских жизней. № 26757, 6.03.2015): «Мне пришлось оказывать медицинскую помощь тяжело раненному солдату из приданого нашей дивизии штрафного батальона. У этого бойца оказался перелом бедра и несколько осколочных ранений, он находился в шоковом состоянии. Я остановил кровотечение, вывел солдата из шока, сделал перевязку и на повозке в сопровождении санинструктора отправил штрафбатовца в медсанбат. Через пару дней довелось и самому побывать там, чтобы проведать раненых. Ведущий хирург медсанбата подвёл меня к уголовнику — бывшему штрафнику (будучи раненым, он уже по закону искупил свою вину кровью) и сказал: „Вот этот капитан медслужбы, который спас тебе жизнь и даже сохранил ногу“. Солдат (звали его, помнится, Николай) заплакал. А потом спрашивает меня: правда ли, что я еврей по национальности? Отвечаю: „Да, я еврей“. В ответ он сказал: „Я тебе очень благодарен! Я прежде ненавидел евреев, но отныне всегда буду их защищать!“. Я в эти минуты был счастлив тем, что не только спас жизнь этому солдату, но и помог ему побороть неприязнь к евреям. В памятный мне день 2 мая 1945 года я оказался в самом Берлине и на стене Рейхстага гордо начертал: „И. Барон из Москвы“. Между прочим, полученная мною специальность врача-токсиколога пригодилась позднее, уже после победы. В июне-июле 1945 года неподалеку от Берлина случилось массовое отравление людей неизвестным химическим веществом высокой токсичности. ЧП произошло из-за повреждения цистерн, находившихся на бывшем немецком складе-хранилище. Меня туда срочно направили в составе ОРМУ-100 (отдельной роты медицинского усиления) для организации госпитального отделения и участия в лечении тех, кто пострадал при дегазации зараженной территории хранилища. Состояние этих несчастных было очень тяжёлое. Они получили почти смертельные поражения. Как потом выяснилось, это вещество было нервно-паралитического действия». Публикацию подготовили сотрудники Центра «Холокост» Илья Альтман и Роман Жигун источник »

85 +